Чингисхан
Шрифт:
Всюду ходили слухи, что воины этого племени ростом в полтора человека, они неуязвимы для мечей и стрел и им бесполезно сопротивляться. Единственное от них спасение – запереться за высокими, прочными стенами городов или убежать в болота.
Курбан вернулся задумчивый. Нарубил мелко соломы и стеблей джугары для корма кобылы. Достал заржавленный обломок косы и прикрепил его к жерди – получилось копье. Он побывал еще у кузнеца, помог ему в работе, потому что в кузнице собралось много поселян, отправлявшихся по вызову шаха в Бухару. Курбан, помогая кузнецу, заработал девять медных дирхемов,
Вечером вернулась жена Курбана, работавшая целый день на поле бека-землевладельца. Она сварила котелок кашицы из джугары и напекла лепешек с кусочками бараньего сала.
Когда вся семья, усевшись вокруг глиняной миски, молча приступила к еде, Курбан, сохраняя важность главы семьи, незаметно осматривал каждого из сидевших.
Вот сгорбленная мать с седыми космами – от работы у нее вырос горб на спине. Он вспомнил ее молодой, смуглой, красивой, с черными блестящими глазами и задорным смехом. Работа под палящим солнцем на залитых водою полях, перетаскивание тяжелых вязанок джугары или хвороста, беспрерывный труд согнули ее спину и придавили плечи.
Вот жена, уже увядающая, с резкими морщинами, прорезавшими красивое, нежное лицо. Целые дни, согнувшись, она сидела на полу, над основой, торопясь выткать возможно больше ткани. Ее руки стали жесткими и пальцы узловатыми, как у старухи.
Четверо детей, сидящих рядом, торопятся ухватить и проглотить побольше каши, и мать уделяет каждому по крошечному кусочку баранины. Старшему, Гассану, уже одиннадцать лет. Он просился поехать с отцом до Бухары, чтобы не только увидеть великолепный город, но и взглянуть на отца, как он с тонким, гибким копьем, мечом и круглым блестящим щитом поскачет на бешеном коне.
Еще трое детей: старшая – подросток, она уже стыдливо закрывается краем платка. Вот еще двое малюток. Они сидят рядышком на пятках и, уплетая кашу, вымазали себе щеки. Что-то с ними будет?
Почти всю ночь Курбан не спал, обсуждая с женой, как в его отсутствие вести хозяйство, когда пускать воду на посевы, как позвать на помощь соседей, чтобы сжать поле, и чем их угощать в день подмоги.
– А если сюда придут яджуджи? – спрашивала жена. – Куда нам бежать? И как нам потом с тобою встретиться?
Курбан успокаивал жену. Разве можно допустить, что неведомые враги появятся в Бухаре, в самом сердце ислама? Наверное, шах Хорезма соберет свое могучее войско и поведет его через кипчакские земли, чтобы встретить и разгромить врагов в степи, и тогда Курбан вернется на хорошем коне, и в поводу будет следовать вторая лошадь с вьюками, полными разной военной добычи – подарков для всей семьи.
Рано утром Курбан сходил в ближайшие овраги и привез на кобыле столько хвороста, что под грудой сучьев были видны только четыре ноги. Курбан изрубил хворост и сложил его у стены ровной кладкой. Он еще раз наказал жене и матери никому не проговориться о яме, вымазанной внутри глиной и обложенной соломой, в которой хранился небольшой запас джугары и посевных семян пшеницы. Этого должно хватить надолго, а там и Курбан вернется.
– Как ты поедешь в дальнюю дорогу? – причитали жена и мать. – У тебя нет ни хлеба, ни денег! Ты от голода растянешься
– Ничего, не бойтесь! – отвечал Курбан. – Джигита прокормит дорога.
Глава третья
Война началась…
Взяв самодельное копье, Курбан-Кызык отправился в путь. Он заехал в усадьбу бека, чтобы узнать, куда ему следует явиться. Управляющий усадьбой изругал его и сказал, что бек Инаньч-хан с отрядом всадников уже уехал. Все опоздавшие должны его догонять по большой дороге, ведущей в Бухару.
По всем тропам были видны группы пеших и конных поселян и вереницы двуколок, нагруженных пожитками и детьми. С криками и слезами плелись старики и женщины. Обозы тянулись по всем направлениям – одни к городу, другие, наоборот, уходили в сторону южных гор.
Было начало весны. На полях зеленели озимые. Солнце уже сильно пригревало. Дороги подсохли, и пыль густыми облаками подымалась над вереницами куда-то уходивших людей. Возле селений встречались кузницы, где стучали молотки и вооруженные люди кричали и спорили, желая подковать коня, приобрести наконечник копья или умело выкованный железный меч.
К вечеру следующего дня, когда вдали показались глиняные ограды предместий Бухары, Курбан успел подружиться с черноглазым бородатым дервишем, шагавшим возле нагруженного котомками черного осла. От него не отходил мальчик лет тринадцати. Дервиш напевал песни и призывал счастье и удачу отважным богатырям, двинувшимся против неверных. Некоторые воины опускали в миску дервиша лепешки или горсти пшена.
Когда наступила ночь, тысячи костров засветились вокруг города. Курбан, следуя за дервишем, оказался возле низких строений, откуда доносились монотонные выкрики: «Гу, гу-у, гу-у!» Это была «ханака» – общежитие дервишей. Внутри было много народу, просившего у дервишей исцеления от болезней и молитв, которые спасут от смерти в предстоящей войне. Дервиши колдовали, читали заговоры, совали посетителям полоски бумажек со священными надписями.
Курбан, привязав около ограды кобылу, обошел костры, насобирал просыпанной соломы для Рыжухи и черного осла. А дервиш поделился лепешками и сваренной в железном котелке болтушкой из муки.
«Джигита прокормит дорога», – вспомнил Курбан.
Всю ночь Курбан, борясь со сном, провел около лошади, намотав на руку повод. У костров говорили, что теперь покупают за хорошие деньги самых хромых и плохих коней, так как все хотят уехать подальше от Бухары в персидские горы или в Индию, куда не доберутся неведомые язычники.
К утру Курбан так крепко заснул, что не слышал, как кто-то, перерезав повод, увел его Рыжуху.
– Говорят, что Аллах покарает бесстыдного вора, отнявшего коня у воина, выступившего на священную войну, – сказал дервиш. – Но пока Бог наказал также и меня, бедного Хаджи Рахима, так как вор увел и моего старого осла. Утешимся тем, что мы теперь налегке пойдем осматривать благородную Бухару.
Курбан взвалил на плечо свое длинное копье и направился вместе с дервишем и его юным спутником осматривать прославленный город – «светлую звезду на небесах просвещения», «благородную Бухару».