Чингиз-хан и Чингизиды. Судьба и власть
Шрифт:
Чингиз-хан еще при жизни выбрал своего наследника. Насколько можно судить по источникам, он по меньшей мере дважды обсуждал это важное в политической жизни государства дело. Согласно рассказу анонимного автора «Сокровенного сказания», вопрос о наследнике престола первой поставила ханша Есуй (Есукат-хатун) перед походом Чингиз-хана на запад, т. е. летом 1219 г. В присутствии главных жен и сыновей, младших братьев и видных военачальников Есуй обратилась к государю: «Каган! Кто рождался, тот не был вечным среди живых. Когда же и ты станешь падать, как увядающее дерево, кому доверишь народ свой, уподобившийся развеваемой конопле? Чье имя назовешь ты из четырех твоих витязями родившихся сыновей? Просим мы о вразумлении твоем для всех нас: и сыновей твоих и младших братьев, да и нас недостойных».
Чингиз-хан одобрил слова Есуй и сказал: «А я-то забылся: будто бы мне не последовать вскоре за праотцами.
И тут произошла пренеприятная семейная сцена, заставившая Чингиз-хана мыслями вернуться в далекое прошлое, в дни молодости, к обстоятельствам рождения своего первенца, Джучи.
В те бурные годы XII в. Монгольские степи были объяты жестокой междоусобной войной. Воины враждебного племени меркит совершили внезапный налет на Бурхан, предали разграблению жилище Темучина и увели в полон его молодую жену Борте, которая как будто была беременной. Впоследствии, когда ее освободили из плена, она родила сына, которого назвали Джучи и который был признан старшим сыном Темучина. Тем не менее, однако, толки о происхождении Джучи не прекращались; по этой причине между ним и его младшими братьями часто случались препирательства, ссоры и несогласие ( Сокровенное сказание, с. 97, 103; Рашид ад-Дин.Т. 1. Кн. 2. С. 68–69; Т. 2. С. 64–65).
Теперь, когда речь шла о таком серьезном и трудном деле, как дело престола и царства, и Чингиз-хан предоставил первое слово Джучи, Чагатай, второй его сын, заявил: «Отец! Ты повелеваешь первому говорить Чжочию. Уж не хочешь ли ты этим сказать, что нарекаешь Чжочия? Как можем мы повиноваться этому наследнику меркитского плена?». При этих словах Чжочи вскочил и, вцепившись в воротник Чагатаю, воскликнул: «Родитель государь пока еще не нарек тебя. Что же ты судишь меня? Какими заслугами ты отличаешься? Разве только лишь свирепостью ты превосходишь всех. Даю на отсечение свой большой палец, если только ты победишь меня даже в пустой стрельбе вверх. И не встать мне с места, если только ты повалишь меня, победив в борьбе. Но будет на то воля родителя и государя».
Джучи с Чагатаем ухватились за вороты, изготовясь к борьбе. Тут сподвижники Чингиз-хана, Боорчи-нойон и Мухали, насилу растащили разгорячившихся братьев. Чингиз-хан молчал. Тогда заговорил Коко-Цос. Объявив Чагатаю, что нехорошо оскорблять подозрениями свою мать, он произнес страстную речь в защиту Борте-хатун и закончил ее так: «Священная государыня наша светла душой — словно солнце, широка мыслию — словно озеро».
Затем обратился к сыновьям Чингиз-хан. «Как смеете вы, — гневно воскликнул он, — подобным образом отзываться о Чжочи! Не Чжочи ли старший из моих царевичей? Впредь не смейте произносить подобных слов!».
Чагатай признал свою неправоту, а после оба старших сына высказались за то, чтобы объявить наследником престола Угедея, и дали присутствующим твердое слово, что они оба, Джучи и Чагатай, будут парой служить младшему брату. Тогда Чингиз-хан обратился к Угедею, третьему своему сыну: «А ты, Огодай, что скажешь? Говори-ка». Угедей отвечал, что он «постарается осилить» трудное искусство править государством, а вот за своих потомков не ручается.
И наконец, слово было предоставлено Тулую. «А я, — заявил самый младший из „четырех кулуков“, — я пребуду возле того из старших братьев, которого наречет царь-батюшка. Я буду напоминать ему то, что он позабыл, буду будить его, если он заспится. Буду эхом его, буду плетью для его рыжего коня. Повиновением не замедлю, порядка не нарушу. В дальних ли походах, в коротких ли стычках, а послужу!».
Чингиз-хан одобрил слова Тулуя. Затем, обращаясь ко всем присутствующим на высоком собрании, он так закончил дискуссию о наследнике престола: «Мое наследие я поручаю одному» из своих сыновей; и назвал имя Угедея ( Сокровенное сказание, с. 182–186).
Итак, на совете 1219 г., перед началом похода против хорезмшаха, было названо имя наследника престола и царства. Но то было еще не окончательное решение. Насколько можно судить по материалам мусульманских источников, впоследствии в уединении Чингиз-хан не однажды возвращался мыслями к вопросу о своем преемнике. Джучи, старший сын, был «горяч, чрезвычайно храбр, отважен, мужественен и воинственен» ( Джузджани.Т. 2. С. 1096; История дома Чингисова, с. 143); но он находился во враждебных отношениях со своими братьями и не мог обеспечить единство потомков Чингиз-хана. Чагатай, второй сын, был «умен
В любом случае кандидатуры двух старших сыновей так или иначе отвергались и Чингиз-хан должен был сделать окончательный выбор между двумя младшими сыновьями. Но и здесь, по словам источника, «он колебался относительно передачи престола и ханства: временами он помышлял об Угедей-каане, а иногда подумывал о младшем сыне Тулуй-хане». Был даже период, когда Чингиз-хан «имел в мыслях передать Тулую каанство и царский престол и сделать его наследником престола». Но в конце концов Чингиз-хан решил так: «Дело престола и царства — дело трудное, пусть им ведает Угедей, а всем, что составляет йурт, дом, имущество, казну и войско, которые я собрал, — пусть ведает Тулуй» ( Рашид ад-Дин.Т. 2. С. 8, 107).
Об окончательном выборе своего преемника Чингиз-хан объявил незадолго до своей кончины. Вот краткое изложение обстоятельств этого дела, которое подробно освещается в сочинении Джувайни (закончено в 1260 г.) и во всеобщей истории Рашид ад-Дина (написана в 1300–1307 гг.).
По приведенному у Рашид ад-Дина рассказу, в начале весны года Собаки, соответствующего 623/1226 г., когда ханская ставка находилась в местности Онгон-Далан-кудук, Чингиз-хан видел сон, предвещавший его близкую кончину. Он вызвал к себе своих сыновей; прибыли Угедей и Тулуй. На следующий день, после завтрака, Чингиз-хан сказал своим военачальникам и сановникам, заполнившим его палатку, чтобы они на некоторое время удалились, и, оставшись с царевичами наедине, дал им много советов и наставлений, которые закончил следующими словами: «О дети, остающиеся после меня, знайте, что приблизилось время моего путешествия в загробный мир и кончины! Я для вас, сыновей, силою господнею и вспоможением небесным завоевал и приготовил обширное и пространное государство, от центра которого в каждую сторону один год пути. Теперь мое вам завещание следующее: будьте единого мнения и единодушны в отражении врагов и возвышении друзей, дабы вы проводили жизнь в неге и довольстве и обрели наслаждение властью!». Затем он сделал Угедей-каана наследником и, покончив с завещанием и наставлениями, повелел: «„Идите во главе государства и улуса, являющихся владением покинутым и оставленным. Я не хочу, чтобы моя кончина случилось дома, и я ухожу за именем и славой. Отныне вы не должны переиначивать моего веления. Чагатая здесь нет; не дай бог, чтобы после моей смерти он, переиначив мои слова, учинил раздор в государстве. Теперь вам следует идти!“. Так он закончил эту речь на этом тайном совещании, затем, попрощавшись с ними обоими, отправил их назад, послав в государство и улус начальствовать, сам же с войском направился в сторону Нангяс» ( Рашид ад-Дин.Т. 1. Кн. 2. С. 231–232, 258; Т. 2. С. 109).
Другая версия завещания Чингиз-хана выглядит так. Согласно Джувайни, во время похода в страну тангутов Чингиз-хана настигла серьезная болезнь. Он вызвал к себе своих сыновей — Чагатая, Угедея, Тулуя, Кулкана, а также Джурчитая, Орчана (по другим источникам, два последних сына умерли до 1226 г.) — и объявил им, что назначает своим преемником Угедея. Угедей отличается твердой волей и здравым рассудком, продолжал Чингиз-хан, и он надеется, что эти качества обеспечат государству целостность и процветание. Затем Чингиз-хан потребовал от своих детей, чтобы они дали письменное обязательство, что после смерти отца согласны признать ханом Угедея, будут выполнять все его распоряжения и что не переиначат это завещание. Все братья Угедея сделали такое письменное заявление. Тем временем болезнь владыки стала усиливаться, продолжает Джувайни, и четвертого рамазана 624 года хиджры (18 августа 1227 г.) Чингиз-хан скончался ( Джувайни, изд., Т. 1. С. 142–144; пер., Т. 1. С. 180–183).
Нет надобности выделять расхождения в сообщениях Джувайни и рассказах Рашид ад-Дина; для внимательного читателя они очевидны сами собой. Важно то, что Чингиз-хай, согласно обоим историкам, подтвердил политическое завещание о назначении своим преемником царевича Угедея незадолго до своей кончины. Однако то, что имело место после смерти Чингиз-хана — междуцарствие, — требует разъяснения, ибо, как будет показано дальше, междуцарствие наступало и после смерти других великих ханов, первых преемников Чингиз-хана, и обычно продолжалось несколько лет.