Число и культура
Шрифт:
x2 + x – 1 = 0
( 7 )
Решениями квадратного уравнения являются
x 1, 2 = ( – 1 ± 5 ) / 2
( 8 )
Один из двух корней x1, x2 по модулю больше единицы, а по знаку отрицательный ( x = – 1, 618 ), т.е. в данном случае не имеет реального смысла: часть а не может быть больше целого с, их отношение всегда меньше единицы. Этому отношению запрещено быть и отрицательным, ибо все характеристические объемы, а значит, и частные от их деления, величины заведомо положительные. В таком случае остается лишь один значимый для нас корень:
x = a / c = (5 – 1 ) / 2
( 9 )
Доля
Условие (5) может быть также представлено в виде
a / c = b / a,
( 10 )
что означает: отношение характеристического объема актора а к объему целого с равно отношению объемов b и а. Т. е. величина b должна составлять 61,8% от величины а или 38,2% от целого с. Таким образом, хотя мы еще не знаем сами характеристические объемы a, b, c, численные соотношения между ними определены. Геометрическая схема выглядит следующим образом:
где а составляет примерно 62% (точнее, 61,8%), а b – 38% (точнее, 38,2%) от целого.
Итак, выяснилось, что обыкновение одного из двух активных субъектов не ценить самого себя, вернее, то, что он уже имеет, не включать наличное в состав реально значимых целей, стремлений, приводит к тому, что он обречен отставать от соперника. Численное соотношение приведено. Это иллюзия – предполагать, будто мы экономим собственные силы, время, ресурсы, внимание, избегая "ухаживаний" за самими собой, за собственным – уже завоеванным – ареалом, будто в этом случае появляется больше возможностей, высвобождается больше средств для разного рода внешних, новых приобретений. Это явное заблуждение; такая стратегия, как мы убедились, проигрышна. К счастью, данный вопрос – не предмет зыбких гуманитарных дискуссий, в нашем распоряжении количественные оценки.
Интерпретацию исследуемой ситуации вовсе не обязательно проводить на языке игры с нулевой суммой: выигрыш одного равнозначен проигрышу другого. Тем более, что "проигрыш" второго субъекта в рассматриваемой модели не является полным, ему достается 38%- ная доля от целого. В данном случае, возможно, более адекватен несколько иной язык.
Психологи уверяют, что союз двух людей (семейный, дружеский, деловой) оказывается наиболее прочным, если, во-первых, их объединяют общие интересы и ценности. Во-вторых, если в рамках каждого общего дела, каждой общей ценности и задачи одна из сторон (не обязательно одна и та же во всех вопросах) демонстрирует способность к уступкам, добровольную готовность принести в жертву конкретный собственный интерес, проявляя таким образом известное "самопожертвование". Нет, это не сумасшедший виктимологический альянс насильника и его жертвы, но скорее выверенная и выношенная внутренняя готовность "отдать свое" во имя ценности более высокого рода – прочности союза. "Самопожертвование" в данном случае, повторим, непринужденно, его главный мотив – не страх, а, наоборот, порой отчаянная, безрассудная смелость, граничащая с самозабвением. Подобная ситуация по-своему выгодна всем вместе и каждому в отдельности. Первому субъекту потому, что в результате он больше получает материально. Но и второй находит здесь повод для самоосуществления – не только получая свою конкретную, совсем не малую долю, но и приобретая право считать себя "великодушным".
Психологический язык всегда многозначен, и, чтобы рельефнее обозначить упомянутую особенность, воспользуемся все той же аналогией двух мужчин в ограниченной группе женщин. Состоявшееся там разделение, возможно, на самом деле наиболее удовлетворительно для обоих мужчин. Первый покоряет больше женщин, чем второй. Но и второго ситуация, в общем, устраивает, ибо по-настоящему его интересуют не все женщины, а только новые. Он и получает то, что действительно, а не декларативно, хочет. Способы толкований таких явлений могут быть разнообразными, но возвратимся для определенности к категории самопожертвования одной из активных сторон. В отношениях Востока и Запада наблюдалось нечто подобное.
Исповеданием коммунистического Востока был марксизм. Согласно аутентичным марксистским канонам, социализму предстояло прийти на смену капитализму прежде всего в промышленно развитых государствах, т.е. в Европе и США. Социализм – это общественный строй для стран самых развитых. Ленин привнес в это кредо кардинальные стратегические коррективы: пролетарская революция происходит вначале в "слабом звене", России, а затем перекидывается на более продвинутый Запад. Россия служит своеобразным "запалом", и перед лицом гигантских
Наибольшим авторитетом в мировом рабочем движении до 1917 г. пользовались социалисты Германии, Австрии, Франции, Англии, но никак не России. Этот приоритет был признан и их русскими единоверцами. Сам Маркс полностью разделял распространенное тогда в Европе – в радикальных, либеральных, консервативных кругах – пренебрежительное отношение к "азиатской" России и даже ненависть к ней ("реакционная нация"). И, что трогательно, марксизм был принят в России целиком, особенно большевистскою ветвью (включая и указанное отношение к стране). Россия была наделена самыми одиозными эпитетами: "жандарм Европы", "тюрьма народов", "шовинист и держиморда – чиновник", "азиатский способ торговли", неизжитая веками "татарщина". Благом для России стало считаться поражение в войнах: русско-японской, первой "империалистической". Даже среди "лучших", т.е. революционеров, привились идеи самопожертвования, собственной гибели ("Cмело мы в бой пойдем за власть Советов И как один умрем в борьбе за это"). Впоследствии предстоит еще возвращаться к названной конститутивной особенности, пока же достаточно констатировать, что Ленин и Троцкий умело разыгрывали карту самопожертвования не только со стороны собственной партии, но и полагали вполне допустимым принести свою родную страну на алтарь социалистической революции, т.е. тому, что считалось благом для промышленно развитых стран. Для большевиков была абсолютно неприемлемой, например, точка зрения Бисмарка, который, хотя и прислушивался к голосу социалистических идей, полагая их не чуждыми интересам государства, но, познакомившись с работами Маркса, заметил: "Пусть этот эксперимент пройдет не в Германии, а в стране, которую не жалко". Напротив, в СССР и после Ленина высокие коммунистические идеалы и цели были приоритетными перед национальными, перед повседневными запросами населения. И страна, и люди служили средством, инструментом по отношению к поставленной сверхзадаче, сверхценности.
Таким образом, поставлен математический эксперимент. Всякая теоретическая модель требует эмпирической проверки, чтобы проконтролировать степень ее соответствия реальности, выяснить, справедливы ли лежащие в ее основании предпосылки. К этой процедуре теперь и приступим, сопровождая контроль комментариями.
Несмотря на достигнутый военно-стратегический паритет между Западом и Востоком, известный политический и идеологический баланс, Запад все же превосходил по реальному весу Восток: количество подведомственных Америке государств превосходило количество просоветских, первые в целом были богаче вторых. Даже в идеологическом плане – в мире больше стран склонялось к либеральной доктрине, а коммунистическая воспринималась как оппозиция. Приблизительное, качественное соответствие теоретической модели реальности, таким образом, обеспечено, но вряд ли это можно признать полноценной верификацией модели. Для более репрезентативного, количественного сравнения уже не обойти стороной вопрос о конкретных характеристических объемах.
Предложенная теоретическая модель, как, вероятно, замечено читателем, является "статичной", или "квазистатичной", описывая конечное состояние гомеостаза логически однородной двухкомпонентной системы. Какому периоду отвечает фактическое равновесие между двумя сверхдержавами, блоками? – Военно-стратегический паритет был достигнут к концу пятидесятых – началу шестидесятых годов. К этому же времени послевоенное мировое сообщество приблизилось к своей политической зрелости: в частности, в 1961 г. образовано Движение неприсоединения, поддержавшее надежный глобальный баланс (см., напр., [312]). Значит, для наиболее адекватной проверки модели следует использовать данные с нижней хронологической границей конца 1950-х – начала 1960-х гг.
С другой стороны, в конце шестидесятых – начале семидесятых годов ведущие западные страны начинают переживать коренную трансформацию: в сфере экономики (структурная перестройка, обращение от экстенсивной к интенсивной программе, технологическая революция), политики (результат "студенческих революций" 1968 г., антивоенного, антирасистского, экологического движений), культуры (поп- и рок-культура, разнообразные молодежные течения – хиппи, панки и т.п.), в социальной области ("социальное государство", "народный капитализм", начало радикальных сдвигов в отношениях между поколениями и полами). Запад решительно вступал на дорогу от индустриального к постиндустриальному, "информационному" обществу, к новому образу жизни, к новой шкале целей и ценностей, тогда как Востоку удалось "подморозить" процесс собственной экономической, политической, социо-культурной трансформации (срыв экономической – "косыгинской" – реформы, "брежневская реакция", особенно после событий в Чехословакии 1968 г.). Таким образом, в конце 1960-х гг. индустриальный мир подспудно, но стремительно утрачивает свою недавнюю качественную, логическую однородность: одна его ветвь устремляется по постиндустриальному пути, другая остается в прежней индустриалистской, "экстенсивной" парадигме. Еще вчера единая система по существу переживает распад, вплоть до почти полного расхождения целей и ценностей двух ведущих частей. Следовательно, в качестве верхней хронологической границы для проверки модели целесообразно принять конец 1960-х гг. Промежуток между двумя названными пределами отличается как относительной логической однородностью системы (и Запад, и Восток придерживаются индустриалистской, экстенсивной установки), так и ее зрелости, балансу.