Число и культура
Шрифт:
Если бы на моем месте был религиозный философ или теолог, то, отталкиваясь от юнговской интерпретации четвертой ипостаси, он, возможно, констатировал бы наличие в кватерниорных системах явственного "сквозняка" – по направлению из преисподней или от женского начала мира, ибо форточка отныне настежь открыта. Решение М = – 1, как флюгер, реагирует на этот сквозняк. Однако у нас, к сожалению, нет времени ждать религиозных философов и теологов.
По словам св. Отцов, "небытие не имеет энергии" [344], но это не означает, что оно незначимо или не может питаться заимствованной энергией. Тем более, что иные авторы употребляют по сходному поводу понятие "отрицательной энергии". "Ничто", если доверять современным трактовкам Св. Писания, послужило исходным материалом в акте сотворения мира ("сотворения из ничто"), хотя дефицит информации о примененной технологии оставляет простор для разноречивых толкований такого "ничто": как в
Под рукой у меня лишь самые скудные сведения о состоянии западной философии последних десятилетий, но, согласно отечественным комментаторам (см., напр., [104]), в философии Франции осуществляется дальнейшая радикализация небытия: "негатив" онтологизируется в еще большей мере, чем прежде. Еще Хайдеггер отличал страх от боязни: боязнь есть всегда боязнь некоего определенного сущего (грозы, воров, атомной войны), тогда как страх – когда "сущее в целом ускользает от нас". И остается Ничто. Страх поэтому мучительнее боязни, именно он привлекал философов-экзистенциалистов и наиболее глубоких психоаналитиков. Страх использовался как трамплин для прыжка в Ничто, для приближения к тайне бытия, к тайне смерти. Он же понимался и как своеобразная инициация, введение в абсолютную ночь, в обморок трансцендентного [там же]. Но в последнее время тема страха уступила место теме паники.
Понятие страха было параллельным понятию отчуждения (его мы уже касались). Эпоха постмодернизма смешивает стили и времена, и внутреннее становится внешним. Если страх представляет собой отчуждение, то паника – заглатывание и поглощение. Уже в страхе не было объекта, но все же маячил объект потенциальный, как бесконечность, как целое мира. Паника же вовсе не имеет предмета, человек уже не отчуждается от самого себя, на это ему не хватает времени. "Настало время апокалиптической логики", или логики после конца света: все революции состоялись, все идеологии показали себя. Если свобода – после Достоевского, Кафки – уже воспринималась в качестве невыносимого жребия, то теперь не найти того, кто взял бы ее от нас себе, воплотив наше "сверх-я". Паника искусительна, в ней хочется раствориться, исчезнуть. "Бог Пан воплощает в себе не только террор и ужас, он и соблазняет, и дарит наслаждение. Несправедливо было бы сводить панику только к Танатосу. Паника еще и эротична", – резюмирует Т.М.Горичева тексты Деррида, Фуко, Бодрияра.
В свою очередь, К.Юнг в статье "К психологии восточной медитации" говорит не только о пренатальной (внутриутробной, М = 0), но и доматочной (М = – 1, не индивидуальной) памяти человека [393, c. 79]. Реалии последней освещены, например, в тибетской "Книге мертвых", описывающей жизнь души до биологического зачатия, но они запечатлены и в бессознательном. "Наша современная психология знает, что личностное бессознательное является лишь верхним слоем, покоящимся на фундаменте совсем иной природы. Он обозначается нами как коллективное бессознательное" [там же, с. 29-30]. Онтогенез повторяет филогенез, и где-то в глубине мы ощущаем, что происходило до нашего появления. Это достаточно характерная идея европейского ХХ в., абсолютно невозможная для ХIХ, но зато отлично укладывающаяся в тенденции Новейшего времени. В панике, в частности, человек теряет индивидуальность, т.е. приникает к тому же источнику. И хотя Юнг полагает, что "образы глубинного бессознательного имеют отчетливо мифологический характер" [там же, с. 30], но те же сущности частично схватываются и числом, которое, впрочем, тоже архетипично.
Самостоятельной разновидностью паттерна М = – 1 служит, в частности, и бессмыслица, предстающая не просто как отсутствие предметного смысла (тогда следовало бы говорить о "нуле" смысла, М = 0), а как более радикальное его отрицание, явный абсурд. Еще век назад такие вещи считались не заслуживающими обсуждения, зато с первой трети ХХ столетия они манифестированы видными течениями в литературе (дада, ОБЭРИУ…).
По разным поводам, в различных социо-культурных секторах нынешняя эпоха реализует потенции "негативного смысла", так или иначе соседствующие с паттерном М = – 1. В послевоенной Италии, как упоминалось, коммунисты кодифицировались в качестве "антисистемной партии". В ФРГ 1970-х гг. не пользовались успехом ни коммунистическая, ни национал-социалистическая идеологии, зато сформировалась партия "зеленых" (ПЗ). С самого начала она манифестировала себя в роли "антипартийной партии".
Не стоит вышесказанное считать объяснением. Как и в случаях М = 0, М = , позитивному европейскому интеллекту с трудом поддаются амплификации варианта М = – 1, поэтому обычно он сопротивляется рациональным формулировкам и выступает в виде более или менее глухой коннотации. Отметим лишь частную деталь: решение М = – 1, в качестве "полууниверсального", может рассматриваться в амплуа своеобразного "лифта", но на сей раз останавливающегося не на всех этажах, а только на четных (четное М, нечетное n ).
Настоящий раздел начался с семантически наиболее сложных чисел, не пора ли заняться более "здравыми" ситуациями?
Возникла необходимость в очередной инъекции математики. Что будет, если кратность отношений в системе S окажется нулевой? В известном смысле подобная система "безотносительна", хотя величина n = 0 фиксирует отсутствие отношений как факт не только значимый, но и определенный, конституирующий. Если в уравнение (5) раздела 1.2 подставить значение n = 0, количество элементов М окажется равным 1. При нулевой кратности отношений простая холистическая система состоит из одного элемента.
Философы-элеаты утверждали, что существует Единое и кроме него ничего нет: М = 1. Не существуем даже мы, отличные от этого Единого и способные наблюдать его со стороны.(17) Поскольку вне Единого нет ничего и в самом Едином отсутствуют части, постольку оно не находится в отношениях ни с чем ( n = 0 ). Столь странная на первый взгляд позиция строго обосновывалась, даже более строго, чем у прочих философов. Элеат третьего поколения Зенон довел в своих апориях самые очевидные, казалось бы, мнения: что у тел есть границы, есть части, что существует движение (переход от одного места к другому), – до явных противоречий. Хотя школа элеатов – один из истоков древнегреческой философии, их учение пребывает в ней несколько особняком, и по степени логического радикализма и характеру утверждений (по сути все эмпирически и чувственно воспринимаемое – заблуждение и иллюзия) сравнимо разве что с ранним буддизмом. При этом зеноновская логика была настолько безупречной, что никто не мог найти в ней изъянов (с точностью до языка, до сих пор). Когда Зенон доказал невозможность движения Кратилу, тому не осталось ничего другого, как демонстративно без слов приняться ходить взад и вперед. Силе зеноновских тезисов удавалось противопоставить только вывод дискуссии за пределы речи и логики.
Элеаты произвели огромный фурор в Древней Греции, способствовали становлению последовательной логичности философствования. Тем не менее, их теория не была принята – из-за чрезмерных противоречий повседневной практике и здравому смыслу.(18) Материалистически настроенные греки (даже идеалисты) не могли с этим смириться и, не сумев справиться с элеатами, попросту отвернулись от них. Школа элеатов постепенно распалась. Европейцы, хотя и помнили элеатов, долгое время считали их философию – особенно апории Зенона – образцом интеллектуального эпатажа, парадокса, которые интересны из-за их поразительной яркости, но не заслуживают того, чтобы с ними считаться.
Элеатов иногда называют философской зарей монотеизма, параллельной его ближневосточной, чисто религиозной версии. Но мы обращаем внимание на другое: элеаты, в отличие от остальных, подступали к представлению о нуле. По крайней мере, отсутствие отношений они мыслили вполне конструктивно и даже доказывали его "апофатически" (от противного). Нет, элеаты в конечном счете не изменяли греческому духу предметности: нулевое значение у них по существу принимало только n, но не М, ведь М = 1. (Ср. индуистов, которые также признавали призрачными и ложными все "здравые" отношения, включая границы, части, движение, которые аналогично наделяли атрибутом действительного бытия только одно существо – Брахмана, но при этом последний спит, т.е. не проявляет себя. Пробуждение же Брахмана означало всеобщий конец. У элеатов М = 1, у индуистов имплицитно М = 0.) Как бы там ни было, проблемы, которые поставил Зенон, всколыхнулись в Новейшее время, о них заговорили не только философы, но и логики, математики. Но не будем забегать вперед и рассмотрим пока более банальный пример.