Число зверя
Шрифт:
– Я, естественно, не знал твоего брата, но ты можешь это исключить?
– Могу. Мы с Дарио действительно любили друг друга. Наша судьба спаяла нас.
– И что было дальше?
– Я писала заявление за заявлением – начальнику полиции, министру внутренних дел, преподавателям Дарио, людям, на которых он работал в Ватикане, даже Папе. Мало кто вообще ответил, и никто не смог – или не захотел – ничем мне помочь.
– И потому ты стала сомневаться в Боге? Но какое отношение он имеет к исчезновению твоего брата?
– Как я могу верить в
– Люди соорудили стены Ватикана, люди работают там и ведут дела, а не Бог.
– Но разве они действуют не по велению Господа? Или ты, иезуит, хочешь возразить мне?
– Я сомневаюсь, что можно возложить ответственность на Бога за все плохое, что происходит в этом мире. Если кто-то и похитил твоего брата, то это был не Бог. Это были простые люди!
– Но люди не смогли вернуть его мне, и Бог тоже не сделал этого, хотя я умоляла его, и не один раз. И вот тогда я поняла, что любая защищенность и любая защита – всего лишь иллюзия. Я поняла, что только один человек может мне помочь: я сама!
Пауль уловил в словах Клаудии очень многое, даже то, что она не произнесла.
– Поэтому ты стала полицейским. Чтобы делать то, в чем Бог – по твоему мнению – бросил тебя на произвол судьбы!
Она ненадолго задумалась.
– Можно сказать и так. Да, я пыталась побольше узнать об исчезновении Дарио. Но двери Ватикана остались закрытыми и передо мной.
– И ты постепенно смирилась с этим?
– Никогда! – громко заявила Клаудия, и ее голос дрожал от возбуждения. – Никогда, никогда…
Она говорила все тише и наконец начала всхлипывать; слезы потекли по ее щекам. Вся печаль, накопившаяся в ней за долгие годы и пожиравшая ее изнутри, похоже, проложила себе путь на поверхность. Пауль привлек ее к себе и крепко обнял, как сделал бы ее брат, если бы он у нее был. «Но только ли как брат?» – спросил он себя, когда Клаудия посмотрела на него, и в ее темно-синих глазах он увидел жажду, переполнявшую и его. Жажду – тут он был похож на Клаудию с ее болью, – которая долгие годы была заперта где-то в самых глубинах его души. Жажда женщины, которой он мог бы посвятить себя, с которой он мог бы разделить судьбу. Это было чувство, которое он не испытывал со времен своей молодости, с тех пор как дал обет и вступил в орден.
Но здесь, в этом одиноком горном городке, да еще грозовой и темной ночью, обет показался Паулю не таким уж важным. Он обнимал женщину, с которой хотел провести всю жизнь, делиться с ней своими чувствами, своими мыслями. В этот момент он ничего не желал с большим нетерпением, чем стать единым целым с Клаудией.
Их губы слились в долгом поцелуе. Они прижались друг к другу, и Пауль с каждым вдохом впитывал аромат Клаудии и тепло ее тела. Его руки скользнули под ее свитер, потянули его вверх и стащили через голову. Под свитером был белый бюстгальтер. Пауль поцеловал ее полные груди и спустил лямки бюстгальтера
Когда они снова поцеловались, их взгляды встретились. Но тут что-то случилось, и они остановились. Они вспомнили: то, что они сейчас делают, неправильно. Пауль желал Клаудию не меньше, чем секунду назад, но что-то сдерживало его. Что-то сильнее жажды, важнее желания.
– Ты вспомнил о своем обете? – спросила его Клаудия.
– Да, – хрипло ответил он.
– Но почему именно сейчас?
– Наверное, потому что еще немного – и мы бы зашли слишком далеко.
Она снова показалась ему опечаленной, но иначе, чем раньше.
– То же самое я прочел и в твоих глазах, – заметил Пауль. – Что же остановило тебя? Может, почтение к обету иезуита?
– Ты тут совершенно ни при чем.
– Это из-за Альдо?
Клаудия кивнула.
– Ты его любишь?
– Вовсе нет! Как ты мог такое подумать?
– Вы оба странно себя ведете. С одной стороны, между вами, кажется, что-то произошло, а с другой – у меня возникло впечатление, что каждый из вас готов за другого в огонь и в воду.
– Так оно и есть. Мы напарники, а в нашей работе нужно иметь возможность положиться на своего напарника на все сто процентов. Но есть то, чего допускать нельзя, а именно – партнерство в профессиональной сфере переводить в частную жизнь.
– Но почему?
– Если в личной жизни что-то пойдет не так, это может навредить работе.
– И что у вас пошло не так?
– Думаю, это я во всем виновата. Альдо мужчина привлекательный, любимчик женщин, и я чувствовала себя польщенной, когда он ухаживал за мной. Все-таки он на пару лет младше меня. Надо было просто наслаждаться ситуацией, пока получается, но понимать, что я для него, в конечном счете, всего лишь очередной трофей.
– Он так сказал? – недоверчиво переспросил Пауль.
– Не мне и не этими словами. Но я случайно услышала, как он хвастался нескольким молодым коллегам, что он «сумел кое-что из меня извлечь», как он выразился. Я почувствовала себя старой машиной, на которой, незадолго до ее превращения в лом, в последний раз поехали в горы. То, что я стояла в пяти шагах за его спиной, когда он это говорил, Альдо понял, только увидев смущенные лица остальных.
– Но он ведь извинился?
– Извинился. Если бы за каждое извинение давали пять евро, я была бы богачкой. Но что это меняет? Ведь главное – что у него в мыслях, а это он очень четко дал мне понять.
– И ты думаешь, что постепенно вы сможете свести на нет личные отношения?
– Мы пытаемся это сделать. – Клаудия окинула Пауля печальным взглядом. – И нам с тобой тоже нужно придерживаться этой линии поведения. Я недавно разочаровалась, и очередное разочарование просто неизбежно, если я соблазню иезуита. Рано или поздно Бог окажется сильнее меня.