Чистая душа
Шрифт:
«Не принюхивается ли он сам к золоту старика? — подумала Гашия, — А ведь, наверно, не зря болтают. Если есть золото, неужели не скажет? С собой же на тот свет не возьмет!..»
7
Гашия спустилась в темный подвал. Хоть у нее и были в кармане спички, она не стала их тратить, ощупью пошла в другой конец темного, холодного коридора. Нащупала одну дверь, другую. Наконец нашла третью, обитую старой рогожей, и, не стучась, открыла. В нос ударила духота.
— О-ох!.. Кто там?
Осторожно передвигая ноги, чтобы не споткнуться, Гашия направилась в угол, откуда донесся голос.
— Это я, Фахри-бабай. Пришла навестить.
— Ох-ох!.. Кто?
— Гашия я, Гашия! Та самая, жена Мулладжана…
— Что надо?
Глаза Гашии уже свыклись с темнотой. Она теперь ясно видела старика на грубо сколоченной кровати — он лежал, уткнувшись в старый, рваный тулуп. Нос заострился, глаза ввалились.
— Все хвораешь, Фахри-бабай? — сочувственно спросила она.
— Голова болит… сил нет!
Гашия поправила подушку больного, поплотнее укрыла его тулупом. Увидев недалеко от двери маленькую небеленую печь, приложила ладонь к ее шершавой стенке. Печка была холодная. Заглянула внутрь — в печке оказались дрова.
— Затопить печку, Фахри-бабай? — спросила Гашия, нащупывая в кармане коробку спичек.
Стоны старика перемежались сердитым ворчанием.
— Не надо! — крикнул он. — Сегодня не топить! Положи спички на место.
— Это мои спички, Фахри-бабай. Если тебе нужны, я оставлю, на!
— Не надо…
Около кровати стоял табурет, на нем кружка с водой и кусок хлеба. Гашия вспомнила, зачем пришла сюда.
— Дедушка, — сказала она вкрадчивым голосом, — где у тебя хлебная карточка?
— Зачем она тебе?
— Дай мне, я принесу тебе хлеб.
— Не дам. Сам получаю.
Считая, что старик не в себе, Гашия попробовала обмануть:
— Как сам получаешь? Вчера мне давал?
— А-а?
— Я принесла тебе хлеба, забыл, что ли? Вот он! — Гашия проворно положила на табурет принесенный кусок хлеба.
Старик поднял голову. Удивленно и испуганно оглядев Гашию, он с минуту не мог произнести ни слова. Затем шепотом пробормотал молитву и, отплевываясь, начал гнать Гашию:
— Кыш! Не путай меня, нечистая сила! Уйди прочь! Тьфу, тьфу. — Обессилев, опутил голову на подушку.
— Не бойся, дедушка, я не черт. Я Гашия. Если не веришь, вот… — И Гашия прочла молитву.
— Что тебе надо?
— Ничего не надо. Просто зашла проведать тебя, хлеба принесла.
— Оставь. Подай воду.
Гашия потянулась к кружке и, приподняв вместе с подушкой голову больного, напоила его водой.
— Пей, пей на здоровье! Вот так.
— Принеси еще воды.
— Хорошо. Где твое ведро?
—
— Сейчас…
Гашии давно хотелось глянуть, как живет Хайрулла, а тут и предлог оказался. Взяв кружку, она направилась к его двери. Ее встретила низенькая женщина в зеленой телогрейке, надетой поверх пестрого платья, и в шапке поверх платка, — очевидно, собралась выйти во Двор.
— Ты к кому?
— Да вот Фахри-бабай заболел, зашла навестить его «Прйнеси, говорит, воды»…
Старуха молча взяла кружку и прошла к печке. Гашия успела осмотреть комнату. И чего только тут не было! Стулья, столы, шкафы, сундуки, подушки, кровати, занавески, кружева, самовары, посуда густо набились в подвал — не повернешься.
Жена Хайруллы вернулась с кружкой.
— На, неси.
— Спасибо. Вы, наверно, присматриваете за ним, соседи ведь?
— Ты бы лучше прислала какого дохтура, — сказала жена Хайруллы. — Обовшивел он, заходить страшно.
Гашия поспешила вернуться к старику. Тот отнесся к ее возвращению с полным равнодушием.
— Дедушка, я принесла воды.
— Поставь.
— Надо бы тебе горячего чайку с медом. Куриного бульона тебе надо бы. Принесла бы, да нет у меня ничего, кроме хлеба…
Старик лежал с безразличным видом, словно совсем ничего не слышал. Гашия глубоко вздохнула.
— О господи-и! Видно, ты, Фахри-бабай, не подумал о черном дне! Ты ведь жил в достатке. Нельзя было разве припрятать немного, вот сейчас и пригодилось бы Все нашли бы: и мед, и масло, и лекарство нашли бы… Эх, если бы было у тебя золото или серебро! Могли бы достать все, чего душа желает…
Старик вздрогнул и издал какой-то странный хрип — то ли смех, то ли плач. Гашия насторожилась:
— Что с тобой, Фахри-бабай?
— Гы-гы-гы…
Гашии стало жутко.
— Что с тобой, дедушка?
— Смеяться хочу! Только вот… голова трещит, не могу…
Старик тяжело и сердито застонал.
— Вот что, — как тебя? — дочка. Иди-ка своей дорогой.
— Зачем гонишь, Фахри-бабай? Я и так уйду.
— Зря тут хитришь. Иди!
— Ладно, дедушка, я уйду. Не знаю, о какой хитрости ты говоришь. Смотри, как бы хворь твоя не оказалась плохой, — в Ялантау, говорят, тиф объявился.
— А? Тиф?!
— Да. А ты, говорят, обовшивел. Ну-ка, я сама посмотрю.
Не дожидаясь ответа, Гашия зажгла спичку и, отвернув тулуп, принялась осматривать ворот засаленной рубахи.
— Господи помилуй! — вскрикнула она в ужасе. — Так и кишат! Даже в бороде! Боже сохрани, если случится тиф, — всех соседей заразишь, весь Ялантау!
Гашия вдруг склонилась над Фахри и зашептала ему на ухо:
— Если у тебя хоть что-нибудь припрятано, скажи, безумный ты старик! Возьму тебя к себе, как за родным отцом буду ухаживать. Пропадешь ведь!..