ЧИСТАЯ ПРАВДА (ЛЁЛИК)
Шрифт:
Полосатая лапа шлагбаума медленно приподнялась, открывая путь, и мы с Бородавочником дружно попылили вдоль пустынной улицы, плавно огибавшей холм, закрывавший от нас главное место Поселка – площадь торжища со складом и домами, принадлежащими трем старожилам: Миронычу, Баламуту и Аристотелю. Но если в первых двух жили именно Мироныч и Баламут, то в третьем доме давно уже никто не жил. А куда девался загадочный Аристотель, построивший его, никто не помнил. Более того, даже насчет личности этого парня было известно крайне мало – то ли философ, то ли строитель, то ли вообще инопланетянин, которого за бунт и инакомыслие высадили
И вот теперь, едва выйдя на площадь, мы с изумлением увидели над крыльцом дома Аристотеля яркую вывеску «Совет независимого поселения вольных собирателей». Ниже и сбоку прилепилась табличка поскромнее: «Регистрационная палата. Прием заявлений ежедневно с 12 до 13 часов».
– По-моему, нам сюда, – сказал я, поднимаясь по скрипящим ступенькам на крыльцо.
– А может, не надо, Крэг? – Бородавочник опасливо покосился на вывеску. – Ну их к трилобитам!
– Хорошо, подожди здесь, – улыбнулся я, бросил ему рюкзак и толкнул тяжелую дверь.
Я оказался в большой, ярко освещенной прихожей, в которой было еще две двери. На той, что напротив входа, висела табличка «Председатель», на другой – «Регистрационная палата», а под ней канцелярской кнопкой пришпилен листок бумаги с надписю печатными буквами «Ya na obede. Hilda». Пожав плечами, я вышел на улицу и сел на ступеньку рядом с Бородавочником. Тот уже успел закурить папиросу и дымил ей с весьма озабоченным видом.
Последовав его примеру, я сделал несколько затяжек, а потом объяснил:
– Облом, напарник. Мадмуазель Хильда изволят обедать.
– Ну и… – обрадовался было Бородавочник, но тут же вновь посерьезнел. – Крэг, а может, нам тоже… м-мм, перекусить маленько?
– Мы же с тобой два часа назад по пол-фазана съели?!
– Я говорю, маленько…
– Вот проглот! Ладно, пошли к Миронычу.
Мы пересекли площадь и остановились перед знакомым, приземистым домом, на котором теперь тоже появилась кричаще-аляпистая квадратная вывеска «Таверна «У Мироныча». Слава времени, внутри никаких особых изменений не произошло. По-прежнему за широкой, отполированной до блеска локтями посетителей стойкой маячила кряжистая фигура хозяина, по-прежнему в большом полутемном зале было малолюдно, пахло яблоками, квасом и жареной картошкой.
Мы, как всегда, молча уселись за крайний слева от входа стол, а Мироныч, как всегда, ровно через минуту принес пару дубовых братин с душистыми шапками янтарной пены – квас у Мироныча отменный! Но едва мы сделали по первому глотку, как из дальнего угла раздался до боли знакомый голос:
– Клянусь времятрясением, это Крэг!
Я присмотрелся к приближающейся тощей фигуре и, не сделав второй глоток, в полном изумлении поставил братину на стол.
– Чтоб мне в межвременье провалиться! Вицли?!
– А то!
Вицли сложился как скорняжный метр, усаживаясь между мной и замершим столбом Бородавочником.
– Откуда ты свалился, старый лис? Тебя уже все похоронили! – я с радостью пожал сухую, но еще крепкую ладонь старого собирателя.
Вицли-Пуцли был живой легендой Поселка. Его привел Мироныч, подобрав полумертвого от голода парня на окраине опустевшего после эпидемии чумы средневекового Парижа. Поступок, прямо скажем, рисковый. Оба вполне могли застрять в межвременье –
С того дня Вицли стал знаменитостью, а позже – настоящим вольным собирателем, рисковым и удачливым. Но год назад вдруг пропал. Его искали, даже обнаружили последнюю Дверь, в которую он вошел – Пекин восемнадцатого века, но дальше след оборвался…
– Рано, рано меня отпевать! – Вицли-Пуцли бесцеремонно отхлебнул из моей братины. – Ф-фу, что вы пьете?! Мироныч, будь другом, угости нас чем покрепче!
– Так нету больше, Вицли, малыш, – ласково-извиняющимся тоном отозвался старик, – ты же вчера последнюю бутылку рейнского допил, а со склада теперь только за подписью Ильи Ивановича выдают.
– Пуцли!!! – вдруг заорал очнувшийся от столбняка Бородавочник и с размаха хлопнул приятеля по спине.
Тощий Вицли едва не вылетел из-за стола, поперхнулся и ошалело уставился на приятеля.
– Друган! Живой! – продолжал орать Бородавочник, тыкая его под ребра пудовым кулачищем.
– Уймись, напарник!
Перегнувшись через стол, я перехватил руку Бородавочника, а после того как тот слегка успокоился, спросил у Вицли:
– Так где ты пропадал все это время?
Тому наконец удалось утвердиться на стуле и обрести прежнюю уверенность.
– Знаешь, Крэг, я и сам толком не понял, – признался Вицли. – Я тогда здорово опиума обкурился в Пекине. Очнулся – лежу на берегу озера на травке. Птички поют, солнышко светит – благодать! Рядом лесок небольшой, земляники и грибов там – видимо-невидимо. Ну, искупался я, позагорал, ягодки поел, поспал, еще раз искупался… А солнышко все светит и светит, а птички все поют и поют!..
– Ясно! – Я непроизвольно поморщился. – В яму провалился!
Временные ямы для вольного собирателя являются самой страшной бедой после времятрясения. Попадают в них редко, в основном начинающие найденыши, возомнившие себя крутыми собирателями, но на моей памяти никто из них не вернулся. Лишь пару-тройку раз, когда после времятрясений часть ям выравнивалась, находили мумифицированные останки несчастных.
– Ни хрена себе! – крякнул Бородавочник и сделал изрядный глоток из своей братины. – Как тебе удалось выбраться?
– А никак! – Вицли аж передернуло. – Через какое-то время…
– Через год!..
– А?.. Ну да… Яма эта сама вдруг раскрылась, и меня вышвырнуло то ли в ледниковый период, то ли просто на полюс. Я едва не околел после того курорта возле озера.
– Значит, было большое времятрясение, коли такая огромная ямища вывернулась? – Бородавочник озадаченно посмотрел на меня.