Чистая работа
Шрифт:
— Ты ведь его очень любишь, да? — спросила ее Анна, открывая свою машину.
— Да. Он такой смешной! Мы с ним редко-редко видимся, потому что теперь у нас Томми, — ответила девочка, перепрыгивая с ноги на ногу.
— А Томми большой?
— Ему полтора годика, и он еще не говорит. Только плачет все время — зубки режутся.
— У мамы есть друг? — коварно спросила Анна.
— Какой друг?
— Ну… с кем вы с мамой живете?
— Ни с кем, только с мамой, и все.
— Понятно. А кто сидит с Томми?
— Няня. Она с нами
Тут на крыльцо вышла Лорна и позвала дочь. Китти пошла к матери и помахала Анне рукой. Когда Анна выезжала с парковки, помахала ей и Лорна.
Вернувшись в свою квартиру, Анна почувствовала себя в полном смятении. Иногда у нее возникало ощущение, что по-настоящему она совсем не знает Ленгтона. Не то чтобы он был от природы скрытным, просто никогда не рассказывал ей о своей прошлой жизни.
Анна уже собиралась ложиться, когда зазвонил телефон. Это был Ленгтон. По голосу она поняла, что он пьян.
— Как… э-э-э… дела?
— Нормально. Самое главное, что у тебя все хорошо.
— Ага, отлично. Я немножко устал от такого количества визитеров. Вот-вот отрублюсь.
— И я тоже.
— Спасибо за угощение. Китти почти весь виноград умяла.
— Она прелесть.
— Да, хорошая девочка растет.
— Хорошая — и хорошенькая.
— На мать похожа.
— Ну да.
— Ладно, я просто хотел узнать, как ты добралась.
— Без проблем.
— Вот и отлично. Значит, завтра я тебя не увижу?
— Нет, я буду в суде.
— Ладно, приедешь, как сможешь. Крепкого сна. Люблю.
— И я тебя люблю.
Он помолчал немного и ответил:
— Да, знаю.
— Ну, спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Ленгтон повесил трубку. Анна немного подержала ее в руке и только потом опустила.
Вообще-то, дел у Анны было не так много. Дату суда уже назначили, поэтому из комнаты следственной бригады потихоньку убирали все ненужное, оставляя только те документы, которые были необходимы суду. Защитник и обвинитель звонили, уточняя разные детали, но, кроме этого, бригаде больше нечем было заняться. Анна должна была или перейти в другую бригаду, или остаться у Шелдона, в зависимости от того, чем он будет занят. Ей уже начинал нравиться Гарри Блант: вот уж у кого что на уме, то и на языке. Блант стоял у картотечного шкафа, когда в комнату в облаке одеколона вплыл Брендон.
Гарри обернулся к нему:
— Поговорим о личном, не возражаешь?
— Это смотря о чем.
— Об одеколоне, которым ты поливаешься. Меня от него тошнит, особенно по утрам.
— Он не из дешевых, — задиристо сказал Брендон.
— Извини, ты можешь брызгаться им чуть меньше?
— Ты-то сам хоть чем-нибудь пользуешься? Вот-вот. Больше нравится, когда потом несет, да?
Оба недобро посмотрели друг на друга, потом Брендон обернулся к Анне:
— А ты что скажешь?
Она пожала плечами.
— Ну, скажи, что ты думаешь? Женщинам обычно нравится, собственно,
— Может, ты принюхался. Понятно, что одеколон очень дорогой, — чуть-чуть капнуть, и хватит.
— Слыхал? — торжествующе обернулся Брендон к Гарри. — Ей нравится!
Гарри хмыкнул и отошел, а Брендон начал обходить всех женщин в комнате. Краем глаза Анна видела, как он наклонялся к каждой и просил понюхать, как пахнет от его щек. Смех, да и только: замечание явно задело Брендона за живое.
Шелдон вышел из своего кабинета.
— Анна, — обратился он к ней, — мы ждем адвоката Мерфи. Он хочет поговорить с нами по защите — о фотографии и тому подобном. Так что когда он появится, отведи его в первую переговорную.
— Легкий хлеб, — сказал Блант, усаживаясь за стол, и Анна обернулась к нему. — Да противно! Его адвокат за одно это дело получит больше, чем я за год. И вообще, чего тут церемонии разводить, суд какой-то устраивать: и так все ясно, он же сам признался. К судье его оттащить, и пусть сажает на полную катушку. А еще лучше было бы вкатить этой скотине смертельную инъекцию. Лично я обеими руками за, только ведь никто из сволочных политиков и не заикнется о высшей мере — за места свои трясутся! Знаешь, сколько осужденных приходится у нас на одного инспектора службы пробации? Тридцать семь человек, и это не считая всякой мелюзги! Тридцать семь преступников, ты только подумай! Насильники, убийцы — и это их-то инспекторам полагается образумить, чтоб они не вздумали браться за старое. Ну разве не смешно? Хорошо, если по сорок минут на человека в неделю получится!
Гарри продолжал бы свою тираду и дальше, если бы не вмешался уже порядком раздраженный Брендон и не сказал, что адвокат Мерфи приехал и ждет в приемной.
Анна попросила Брендона проводить адвоката в переговорную номер один, как велел Шелдон.
Брендон был явно не в духе:
— Сама провожай, Тревис.
— И правильно, — вставил Блант. — Сама провожай, а то он до конца коридора не дойдет — не выдержит одеколонной атаки Брендона.
Брендон швырнул в Бланта книгу, и Блант расхохотался.
Анна пошла к двери и у выхода обернулась, чтобы спросить Брендона, как зовут адвоката. Брендон, уворачиваясь от смятой бумажки, запущенной в него Гарри Блантом, ответил, что адвоката зовут Люк Гриффитс и с ним надо держать ухо востро: это большой ловкач.
Анна ушла, а двое взрослых мужчин принялись перекидываться смятыми бумажками, как малые дети.
Люк Гриффитс тепло приветствовал Анну рукопожатием. Из приемной они прошли в тесную и душную комнату переговоров. Гриффитс галантно пододвинул Анне стул, а сам расположился напротив. На нем был элегантный костюм в тонкую полоску, голубая рубашка с белым воротничком и темный галстук. Белые манжеты, ухоженные руки с маникюром. Крупное лицо было идеально выбрито, волосы укладывал, по-видимому, парикмахер экстра-класса.