Чистилище. Книга 1. Вирус
Шрифт:
Он уже знал, что для освобождения души необходимы действия, деятельность. Но решительно не понимал, что он мог бы предпринять в своем чудовищном положении. Он всегда жил в мире материальных ценностей, но так жили все, кого он знал. Так всегда жила его мать, и, даже не любя ее, он невольно унаследовал, скопировал ее отношение к миру. Знания в том же институте презирались, если они не открывали конкретную лазейку к станку с деньгами. Эйфория являлась лишь от покорения – женщин, автомобилей, престижных вещей. Никаких абстракций, только осязаемые вещи, имеющие ясные очертания. Все вокруг признавали, что мир катится в бездну. Но со смелой, презрительной, показной бравадой на устах твердили: раз так, то надо успеть закатить пир на краю пропасти.
Теперь Лантаров особенно остро ощущал, что будущее, ранее сверкавшее многочисленными
В Сети девушка не представилась, но и Лантаров никак ее не называл, как, впрочем, и она его. Ограничивались словом «Привет!», как будто оно было заменителем чего-то живого, не бездушного, отличного от того, чем наполнена их реальная жизнь. Их переписка долго не клеилась: слишком сильными были взаимное недоверие, обоюдная подозрительность и страх оказаться использованными в неясных целях. Недели две они вяло и уныло перебрасывали мячик посланий друг другу, и искатель, верно, забросил бы это явно гиблое дело, если бы не боязнь новой волны одиночества. Он писал коротко и односложно, нередко стараясь уколоть ее сардоническим замечанием, связанным с ее одиночеством и проблемами общения – он угадывал родственную душу. Он всех так тестировал – на всякий случай. Но она не замечала его заносчивости, и Лантарова это стало раздражать еще больше. Она писала ему так, словно разговаривала сама с собой.
«Слушай, зачем ты забралась в Сеть, можешь объяснить? По-моему, ты делаешь что-то, совсем несвойственное своей натуре», – написал он ей с вызовом.
Она впервые ответила более длинным письмом, возможно, стараясь найти оправдание для себя самой. Ее прорвало.
«Насчет знакомств в интернете ты, считай, попал в точку – я еще ни с кем не знакомилась. Вообще, это все очень смешно и печально получилось: было плохое настроение, заполнила анкету, а потом даже не смогла на нее зайти (что-то заглючило). А на следующий день попыталась ее удалить, и тоже не вышло. Ко всему прочему, почему-то автоматически прописалось знакомство с иностранцами с целью выйти замуж, и теперь мне отправляют предложения руки и сердца 60-летние адвокаты из Штатов и отпетые извращенцы из Германии. А наши ублюдки думают, что телки хотят красных роз, мартини и потрахаться при свечах… Так что приятно было получить от тебя вполне «человеческое» письмо, без поспешного приглашения в постель».
Лантаров заинтересовался всерьез: из непроницаемой бездны выглянула душа, несмелая, болезненная, зажатая рамками обстоятельств, обнаженная и кричащая, как побитый зверек.
Лантаров написал девушке пространный ответ, заканчивающийся вопросом: «Но ты ведь все равно ищешь мужчину, уверенного в себе, самодостаточного и порядочного, не так ли?»
Ответ опять немного удивил.
«Не совсем. Вернее, не так, как ты пишешь. Просто последние несколько лет я жила по одному и тому же сценарию (детально рассказывать нет смысла, слишком долго выйдет). Важно другое: декорации меняются, а суть остается. Я хочу что-то изменить. Еще не знаю что и не знаю как. Но я не хочу слишком долго врать себе – это гораздо опаснее, чем может показаться на самом деле, так как, пребывая в мире иллюзий, человек не может адекватно оценивать действительность, выбирает ложные ориентиры, совершает глупые поступки и вообще тратит свою жизнь напрасно, очень часто страдая при этом… Но не буду переутомлять тебя. Мне кажется, то, что я пишу, слегка отличается от задушевных разговоров с мимолетными попутчиками в поезде или откровенных бесед на кухне за бутылкой водки…»
Ей опять удалось его заинтриговать. Лантаров чувствовал,
Тут же было нечто другое. Она особенно выделила слово «личные». Лантаров был ошарашен. Ну и ну! Пять лет – это же целая жизнь! Уму непостижимо! Может, это уже тайное влияние Вероники так проявляется? Или просто современная девушка начинает осмысленно жить лишь после того, когда обожжется на первом замужестве? А сколько вообще должно быть замужеств?
Но, несмотря на вопросы, переписка оживилась.
«Почему ты думаешь, что не любишь своего мужа, он что, тебя обижает?» – вопрошал озадаченный Лантаров.
«Не знаю. Он относится ко мне странно: порой дарит дорогие подарки. Но разговаривает со мной нежно или грубо в зависимости от своего настроения. Он… просто ни во что меня не ставит. Никогда со мной не советуется, ничего не обсуждает. Надо ехать к родителям – это он так решил. Надо быть на корпоративной вечеринке или потратить выходной для какого-то выезда с его друзьями – все уже давно решено. Даже собаку в дом притащил, не поинтересовавшись, люблю ли я собак. Общаемся только по деловым вопросам. Мне даже поговорить не с кем, разве что с малым или с собакой».
В ее словах сквозила такая безысходность, что Лантарову стало ее жалко. Но осознанно приближаться к ее проблемам у него не было никакого желания. Он решил подразнить ее.
«Может, ты просто капризная девчонка? Муж для тебя старается, а ты не знаешь, чего хочешь. Или просто недоговариваешь», – написал он ей, провоцируя очередную откровенность. Два или три дня ответа не было, Лантаров даже вздохнул спокойно.
…Но ответ все же пришел.
«Женщина может быть личностью или вещью. Она – личность, если не испытывает зависимости от человека, которого любит, если она хозяйка своих суждений и планов, своего тела и мыслей. Она – вещь, если позволяет обращаться с собой, как с вещью, быть может, прекрасной и драгоценной, но не имеющей собственной воли, подчиняющейся желаниям и капризам хозяина, – нечто вроде приятного блюда, утоляющего голод. Понимаешь?! Я – личность, я – человек. Я хочу, чтобы со мной общались. А у нас даже секс похож на звериный – молчаливый, угрюмый и бесстрастный…»
Только после этого письма Лантаров почувствовал, как она беспомощна, как близка к крику души, к нервному срыву, может быть. После того как он однажды влез в информационную трясину, люди не переставали удивлять его своими состояниями. Почти все обитатели виртуального мира казались ненормальными: у одних в словах сквозила дикая злоба или готовность к невероятным, абсолютно асоциальным действиям, другие, как раненные на поле боя, истекали желчью, третьи пребывали в осаде своих собственных комплексов. Но невыразимое, совершенно потрясающее одиночество и опустошенность были свойственны и первым, и вторым, и третьим. Вот и эта надломленная собеседница: насколько нужно ощущать себя заброшенной и несчастливой, чтобы выкладывать душу первому незнакомцу, который решился выслушать ее до конца! Хотя тут напрашивалось определенное объяснение: незнакомка, похоже, и не собиралась с ним встречаться и вовсе не искала возможности увидеться. Ей нужны были только чьи-то уши или, скорее, рецепторы для того, чтобы ее услышали, дали возможность выплеснуть сидящую глубоко внутри боль.