Чистилище. Книга 1. Вирус
Шрифт:
«А ты могла бы изменить мужу?» – задал он ей прямой вопрос, который уже не казался жестким и нескромным, ведь они уже давно были связаны тонкой, но необычайно прочной нитью таинственной эмоциональной связи, не менее интимной, чем грубая, телесная. Незаметно Лантаров превращался в соучастника головокружительного заговора, в ходе которого он добровольно выступал освободителем из темницы собственных воззрений некой затерявшейся души. Ее ответ был тихим шепотом самоискушения:
«Наверное, могла бы, если бы почувствовала, что меня понимают, чувствуют. Хотя раньше была уверена, что это самый страшный грех на земле и что за это потом гореть в аду».
Лантаров обрадовался, он нащупал нить, которую тайно искал.
«И что же, вопрос только в понимании? И что, ты хочешь сказать, что чисто физическая сторона тебя совсем не интересует? А как насчет игры, которая всегда сопровождает жаркий, страстный секс?»
Он даже удивился тому, как она неожиданно разговорилась. Ее просто
«Мне понравилась твоя фраза насчет игры. Я думаю, что не только хороший секс начинается, как игра, а в любых отношениях мужчины и женщины должен присутствовать элемент игры, загадочности и недосказанности, иначе они будут просто неинтересны. Вот почему ожидаемый секс в постели с ожидаемым раздеванием становится скучным. Таким скучным, что кажется, что он уже и не нужен вовсе. Но часто женщины используют секс как способ удержать конкретного мужчину, если он нравится и устраивает. Потому что женщинам секс, сам по себе, так как мужчинам, в принципе не нужен. Или нужен, но не настолько. Им важнее другое – нежность, понимание, умение выслушать, материальное благополучие. Я вынуждена признать, что в семейных отношениях всегда все приедается, и секс, наверное, в первую очередь. Это и мой личный опыт, и опыт многих моих знакомых, с которыми я говорила на эту тему. Чувство новизны теряется уже после двух лет семейной жизни. И еще одно: я считаю себя свободной женщиной, хоть и замужем. Я живу в браке добровольно, и никто не вправе меня ни принуждать, ни ставить в какие-то условия. Я и сама насильно никого не держу».
Лантаров чувствовал, что заводится. Последние предложения выглядели многообещающими – она тоже заводилась. Он живо представил себе, как выглядит эта молодая женщина, которая за пять лет сумела настолько разочароваться в спутнике жизни, что готова была презреть свои принципы. А ведь когда-то она его наверняка крепко любила, души не чаяла… Что же происходит с людьми, когда они начинают жить вместе одной жизнью?
«Слушай, а ты не думала, зачем тогда поддерживать на плаву такую семью, обманывать себя и других?» – Лантаров решил играть до конца. Разговаривая с незнакомкой, он одновременно копался в себе, пытаясь понять невероятные изгибы собственной натуры, поразительную двойственность собственной природы, острые приступы желания создать с кем-то союз и еще более могучую тягу к полной свободе.
«Понимаешь, в мою жизнь вовлечено слишком много людей. Мои родители, его родители, которые думают, что у нас все чудно и которые стараются для нас. Наш ребенок, который еще ничего не понимает и которому не объяснишь, почему он должен жить без папы. Тем более это мальчик, а значит, есть двойная причина, чтобы у него был отец. Еще есть работа, где я порой играю роль буфера между начальником и моим вспыльчивым, нередко впадающим в ярость мужем. Этот начальник знает меня по корпоративным встречам – на природе и в офисе, – он мне симпатизирует, не позволяя себя лишнего. Есть еще моя зависимость от мужа, потому что женщина с маленьким ребенком – может быть, ты этого не знаешь – уязвима. Чрезвычайно. Даже если у нее неплохое образование, устроиться на адекватную работу она может только теоретически. Есть еще многое другое, о чем сейчас не хочется говорить. Одним словом, я всегда была послушной девочкой, удобной для окружающих, меня никогда не было необходимости наказывать за какие-нибудь проступки или озорство. Все окружающие, даже мои родители, привыкли к тому, что я жертвую собой ради них. И вот, став взрослой, родив собственного ребенка, я начала понимать, что моя жизнь меня тяготит, хотя должна радовать. Я смотрю на себя со стороны и вижу утомленного человека, а ведь свежесть молодости – это тот недостаток, который быстро улетучивается. Я чувствую себя пороховой бочкой, которая медленно приближается к огню; мне нужно что-то предпринять, чтобы не взорваться… Извини за мои откровения, они, наверное, кажутся тебе глупыми…»
После таких писем Лантаров, по идее, должен был поставить точку в переписке. Психокоррекция клинических случаев его явно не интересовала. Действительно, все становилось бессмысленным и глупым. Кроме одного: в какой-то момент ему показалось, что, забираясь в глубину чужой драмы, он начинал лучше понимать свою собственную. И это смущало, втягивало его в поддразнивающую новыми эмоциями воронку. Он чувствовал себя, как грибник, которому открывается все больше благодатных мест и который в это время забывает, что может заблудиться. Кроме того, Лантаров прекрасно изучил природу общения и знал, что ему необходимо проявить неподдельный интерес к жизни этой девочки, быть тактичным и деликатным. На это клюют, даже если это тривиальное любопытство. Конечно, тут есть и риски – действительно, Лантаров не мог оставаться полностью равнодушным к чужой судьбе. Хотя, подобно своей матери, старался ни к кому особо не приближаться. Да и разве не так поступала с ним Вероника? А ведь он оказался способным учеником.
Уже давно Лантаров не спешил с развязками, ему доставляла удовольствие игра сама по себе. Он и не заметил, как
Девушку звали Лесей. «Блеклое и какое-то бессмысленное имя, – подумал Лантаров, – глупое воплощение мягкости». Но это уже было не столь важно, потому что в их отношениях возник эффект сдвинувшейся с горы снежной массы, которая уже не может остановиться и сходит вниз, неминуемо вызывая лавину. Веским доводом в пользу нового реального знакомства послужило то, что Вероника в очередной раз словно сквозь землю провалилась. Несколько раз она односложно и слишком уж лаконично отвечала по мобильному: «Не могу говорить, перезвоню тебе позже». Дозированная доступность Вероники доводила его до исступления. Лантаров задыхался в бешеных приступах злости, и однажды в приступе слепой ярости он даже разбил о стену свой мобильный телефон. Вовсе не плотское желание душило молодого человека, его охватила слепая ярость несостоятельного и постоянно обманываемого собственника, не согласного с навязанными правилами общения. На некоторое время он впал в оцепенение, проклиная ту, которая обрела над ним такую власть, и именно тогда ему пришло в голову увидеться с Лесей. Чтобы переключиться, забыться, опять почувствовать себя властелином жизни.
Лантаров написал новой знакомой пространное письмо, оставил номер своего телефона, спросив, могут ли они как-нибудь встретиться. Поговорить о жизни. Прошло несколько дней, прежде чем она решилась.
Они встретились на Печерске, возле одноименной станции метро. Был один из тех тяжеловесных, знойных вечеров июня, когда пространство столичного центра становится невыносимо душным и мало располагающим к размышлениям. Мудрость любит прохладу и свободное пространство, где вольно и радостно течет живительная энергия Вселенной. Тут же было нечто противоположное. Двигающиеся, как в дремоте, люди-микробы, часто с мокрыми пятнами под мышками, устало блуждающие взгляды измочаленных в офисах киевлян все чаще были скользящими, унылыми и лишенными эмоций.
Лантаров бесшумно причалил к тротуару на своем скоростном «вольво». Настроение его заметно улучшилось. Час тому у него завершилась удачная деловая встреча с потенциальным клиентом, в ходе которого он фактически оформил очень недурной заказ на новое заокеанское авто. А сам факт очередной авантюры вызывал будоражащие приливы адреналина в кровь. Он заметил девушку еще из машины; она стояла совсем близко к подземному переходу, и в ее позе он угадал все ту же смесь робости и безнадежности, что сквозила в письмах. Она странно выделялась из толпы именно тем, что должно было бы ее скрывать. Темное, неброское, пожалуй, даже слишком строгое и слишком закрытое для душного вечера платье прямого покроя, почти достигающее колен, – оно ужасно старило девушку, придавая досадное сходство с «синим чулком», примерной школьной девицей, от которых у него всегда была оскомина. Не по вкусу ему пришлись и прямые, выкрашенные в песочный цвет волосы до плеч, зачесанные на прямой пробор, делового стиля босоножки на каблучке очень скромной высоты. В руках она держала небольшую черную сумочку, стильную и, вероятно, недешевую, судя по блестящим буквам известной в мире торговой марки. «Серая мышка, – с досадой подумал Лантаров и вслух застонал, – ну, ни малейшего намека на выразительность! Отчего же так не везет в последнее время?» Молодой человек на какой-то миг заколебался, на всякий случай набрал номер. Да, он не ошибся. Она радостно улыбнулась звонку, в один миг преобразившись. Да она, кажется, ждет его! Может быть, ждет просто как человек, играющий чужую роль, неосознанно ищущий каких-нибудь перемен. Лантаров успел заметить, что у нее открытое, светлое, правда, ничем не выделяющееся лицо, какое бывает у монашек или праведниц – лишь над вздернутой губкой справа сияла отметина в виде родинки.
Они старательно избегали пристальных взглядов и излишнего любопытства, не допускали вычурности в выражениях и словах. Через минуту два странных человека из виртуального мира с совершенно разными мыслями и желаниями уже мчались по бульвару, названному именем выдающейся украинской поэтессы.
– Давай заедем куда-нибудь, посидим, – учтиво предложил Лантаров, – вот хоть сюда, – кивнул он на небольшой, популярный в этом районе ресторанчик японской кухни.
– Может быть, лучше побродим где-нибудь на природе. Например, в Ботаническом саду… Если, конечно, ты не очень голоден…