Чистилище. Книга 1. Вирус
Шрифт:
Лантаров согласился, хотя и без особой радости, сочтя такое желание, по меньшей мере, странным.
И все же, когда они оказались в глубине сада, Лантаров не без удивления отметил, что тут довольно людно. Он никогда не бывал здесь – ему просто не приходило в голову, что можно бесцельно бродить в саду. Он привык, что нужно либо зарабатывать деньги, либо отдыхать, тратя их. «Странная деваха», – думал он, осторожно озираясь по сторонам. Но, несмотря на присутствие людей, бегущих сюда из застенков многоэтажек, бесчисленные ароматы трав и деревьев действовали умиротворяюще. В самом деле, это был настоящий оазис посреди технократической пустыни. Девушка уловила его мысль.
–
– Лично я не могу быть в городе долго, – продолжила она. – Мы и в выходные стараемся всегда уезжать отсюда. А ты как к природе относишься?
– Хорошо, правда, без особого фанатизма, – уточнил он с легкой улыбкой.
– Наверное, у тебя работа такая, что часто меняется обстановка и ты не устаешь?
– Что-то вроде этого. Мутный бизнес – порой приходится перемещаться на машине, поэтому я не обращаю внимания на погоду и природу. – Вдруг Лантарову пришла в голову дерзкая мысль. Ведь, в самом деле, не о цветочках же они приехали разговаривать. – Слушай, Леся, вот ты – молодая привлекательная девушка с красивыми глазами. И муж твой наверняка не урод. Не пойму, почему так все складывается?
Они неспешно двигались по безукоризненно ухоженной аллее, как будто по коридору из пестрых ароматных цветов. Вместо ответа новая знакомая подошла к большой и ветвистой голубой ели, прильнула к хвое лицом, протянула к ветке руку и погладила иголки.
– Чудно, не правда ли? – проговорила она, как будто вопроса и не было. – Мы с тобой говорим откровенно, как будто давно знаем друг друга, да? – Теперь она круто повернулась к Лантарову, и в ее выразительных голубых глазах парень прочитал выражение отчаяния и невыразимой грусти. Что же ищет этот воздушный мотылек, затерявшийся в городской суете, под колесами столичной жизни? Что ей нужно: любви, понимания, необходимости высказаться или очень приземленных объятий?
– Конечно, – Лантаров улыбнулся, чтобы расслабить ее внутренние тормоза.
– Понимаешь, за годы совместной жизни своими поступками он много раз давал мне знать, что я для него – ничто. Он меня ни разу не поддержал, ни в одном моем начинании. И это не то чтобы печально, это бывает невыносимо… Хуже, чем если бы тебя ударили… Он как бы переступает через мое тело, через душу. Я чувствую себя загнанной в клетку маленькой обреченной птичкой, которую кормят из рук, чтобы она каждое утро пела привычную песенку. От этого моя жизнь потеряла вкус, цвет и запах. – Девушка говорила спокойно, четко и неспешно, почти бесстрастно расставляя слова. – Когда я была совсем юной, меня тянуло к сильным, уверенным в себе мужчинам, и когда он появился в моей жизни, мне казалось, что я влюбилась. Он старше меня на восемь лет, всегда знает, чего хочет, знает, как взять то, что он хочет. Он по-прежнему дарит мне подарки, порой даже балует, – тут она, как бы в доказательство своих слов потеребила тонкими пальцами правой руки широкие звенья золотого браслета, болтающегося на запястье левой. Но на лице в это время промелькнула тень боли, а уголки губ на мгновение опустились. – Вот такая неказистая история, каких, наверное, в каждом столичном доме можно собрать два-три десятка. Ничего, что я тебе, совершенно незнакомому человеку, говорю об этом?
Она печально, пожалуй, несколько вымученно улыбнулась.
– Почему незнакомому? Мы же давно знакомы. Тебе просто необходимо выговориться. А я – нейтральное лицо, так что отбрось сомнения. Даже не нейтральное, а сочувствующее лицо, потому что ты мне нравишься.
– Да нет же, ты не понял! – Она с досадой облизнула губы. – Семья – это когда все равны и имеют равные голоса во всем. Вместе развиваются, растут. Вместе переживают радости, горе, если оно приходит. Жена не может быть придатком к мужу, который живет своей насыщенной жизнью и знает, что где-то там, далеко, у него есть жена, которая честно и безропотно растит его ребенка. А жена даже толком не знает, чем он занимается. Завтракает с сыном, потому что муж рано уезжает. Ужинает сама. Днем может мужа увидеть пару раз по две-три минуты, когда он к шефу забегает. Исключение составляет выходной, причем лишь один. Мой муж бредит строительством собственного дома. Вот только я не знаю, для кого он его строит, у меня такое ощущение, что не для меня.
– Как же вы проводите этот пресловутый выходной?
– О-о… – она протянула этот звук, точно собралась выдуть пузырек, как делают играющие дети. – Тогда мы вроде бы вместе, но на самом деле тоже практически не общаемся. Потому что нескончаемые походы к родителям, кумовьям, друзьям и их ответные визиты – это пестрая игра ролей, в большинстве своем тупых и ненавистных. Еще не люблю, когда он мне затыкает рот, тогда просто плакать хочется. Если я не могу даже иметь своего мнения, то я вообще – кто?
– Может быть, у него просто кто-то появился? – осенило Лантарова.
– Откуда я знаю? Может быть, и есть, только мне уже не до этого. Я выкипела вся, – выдохнула Леся. – Ты-то чего добиваешься? На беспокойного искателя своей половинки ты не похож.
Тут она впервые оценивающе окинула Лантарова взглядом, пристально заглянув в его зрачки. Но он не испытал неприязни или дискомфорта, ее взгляд был мягким и теплым, а глаза показались Лантарову наивными и чуткими, какие бывают у впечатлительных детей. Он ощущал себя более опытным, ему даже представлялось, что он играет с нею, как кот с пойманной мышкой. Она была какой-то домашней, давно прирученной, и предложенная Лантаровым манера общения являлась для нее новой, неизученной. Не то что для него, уверенно шагающего по жизни.
– Я? – Лантаров театрально засмеялся. И вдруг представил, как бы вытянулось лицо от изумления у этой наивной девчушки, если бы она сейчас узнала о Веронике, о сексуальном кордебалете втроем и о его неуемной жажде любовных похождений. – Нет, я, конечно, не искатель острых ощущений. Просто не люблю, когда жизнь течет тяжеловесно и монотонно. Но если ты только сейчас пришла к выводу, что вкус и цвет жизни можно изменить самостоятельно, то моя уверенность в этом появилась гораздо раньше.
– У тебя, наверное, было много романов, и все давно кажется доступным? – она произнесла это с некоторой задумчивостью, но без сожаления или осуждения. Как статист, констатирующий факт. Затем слегка прищурилась, словно пытаясь заглянуть к нему в душу. Но Лантаров видел взгляд неискушенной девушки.
«Удивительно, и у нее есть ребенок! Да она сама еще ребенок! Какие все-таки разные женщины, а ведь они с Вероникой почти ровесницы!»
И все же какие-то смутные признаки, сопровождающие ее угловатые движения, безмолвно свидетельствовали, что она силится постичь этот неведомый, загадочный мир новых впечатлений. У нее, по всей видимости, не было иного способа выскользнуть из той жесткой, закостенелой, как черепаший панцирь, формы, в который она была загнана на долгие годы.
– Не так много, как ты думаешь. Я не отношусь к числу ненасытных искателей наслаждений, для меня в первую очередь важны эмоции…