Чистилище. Трудовик

— Ребят, шли бы вы своей дорогой, — произнёс я и даже улыбнулся, показывая своё дружелюбие. Незваным гостям мои слова очень не понравились. Ну вот почему такие люди не понимают простой человеческой речи? И ведь выползли откуда-то три, мать их, уродца.

— Хрюн, мне показалось, или этот новичок послал нас куда подальше? — произнёс плечистый мужик с лицом, больше похожим на свиную морду, поигрывающий здоровенным садовым тесаком, что многие зовут мачете.

— Можно я ему ноги сломаю, Бро? Он мне не нравится, — второй, со столь же неприятной рожей, двинулся ко мне навстречу, похлопывая бейсбольной битой по ладони. Для меня самый удобный противник.

— Брось палку, боров, — я специально поддразнил Хрюна. — Иди лучше помоев наверни, свинья. Зачем отошёл от своей кормушки? Или хозяин травку пощипать выпустил?

Парочка уродов шутку оценила, заржали в голос. А вот тот, к которому я обращался, озверел. Перехватил биту обеими руками и, замахнувшись, ринулся на меня:

— Убью, сука!

Я сорвался с места навстречу противнику, подныривая под его удар, и со всей силы двинул свинорылому локтем между глаз. Хрустнула переносица, вминаясь в череп, ноги урода оторвались от поверхности, и на бетонный пол полуподвала рухнуло уже бессознательное, а может, и мёртвое тело. Плевать, не я это начал.

Внезапно от тела убитого отделился солнечный зайчик и, скользнув по мне, замер на груди. А потом исчез, оставив внутри тепло. Что за чертовщина?

— Ребят, я же сказал, шли бы вы по своим делам. Не нравятся мне ваши рожи. — Правая кисть сжимала удобную, обмотанную тканевой изолентой рукоять биты. — Слишком они у вас слишком отвратительные, так и хочется плюнуть.

— Бро, он хрюна завалил, — как-то чересчур спокойно произнёс третий, до этого молчавший, уродец.

— Слушай, какой-то это борзый новичок. Чувствую, не сработаемся мы с таким. Валим суку, и в чёрный список.

Ну-ну. Валят они. Мне терять нечего.

Днём ранее.

— Пётр Василич, ну что же вы?! Опять себя мучить будете? Вы же ещё молоды, попробуйте начать с чистого листа! У меня сердце кровью обливается, когда я вижу вот этот ваш взгляд.

— Лариса Георгиевна, пожалуйста, не начинайте! — я нахмурился, глядя сверху вниз на собеседницу. — Просто скажите, отпустите? Я уже договорился с Михалычем, он проведёт урок с седьмым классом, как раз почистят пришкольный лес от листвы.

— Опять в понедельник с красными глазами придёте? — строго спросила директор школы, в которой я работал учителем труда. Красивая женщина — ей бы мужика хорошего, да в город, а не вот это всё, — строго смотрела на меня своими серыми глазами.

— Лариса Георгиевна, от меня хоть раз спиртным пахло? — я сделал хмурое лицо, будто обиделся. — Или меня пьяным видели?

— Нет, Пётр Василич, иначе я давно бы вас уволила. Хорошо, уговорили. Но в понедельник

— Спасибо вам, Лариса Георгиевна! — я даже руку к сердцу прижал, изображая благодарность. На самом деле я уже давно не испытывал никаких чувств. Никаких, кроме ненависти к тварям, отобравшим у меня абсолютно всё! Даже боль утраты настолько притупилась, что я, оставаясь в одиночестве, уже не выл раненым зверем.

Закрыв за собой дверь поселковой школы, я поздоровался с отцом одного из учеников и, посмотрев на тусклое, едва пробивающееся сквозь осенние облака солнце, зашагал по разбитой машинами дороге. Сегодня я должен закончить начатое, и тогда можно спокойно уйти из этого мира, ставшего пустым без моих девочек…

Пятнадцать минут неторопливым шагом, заглянуть в магазин за пачкой сигарет, и вскоре я свернул на свою улицу.

— Василич! — раздалось от дома с покосившимися воротами. — Василич, дело есть!

— Юра, сегодня не выручу, извиняй, — попытался я отмахнуться от местного забулдыги, которого иногда подогревал сотней-другой деревянных.

— Да не, я ж реально по делу! Василич, тут четыре мордоворота шастали, тебя искали. Я проследил за ними, огородами, так они в твою хату вломились. Ты говорил сообщать, если чужие тебя спрашивать будут.

— Описать можешь? — спросил я, быстро убираясь с улицы во двор Юрия.

— Да чего там описывать. Ростом почти с тебя, все в чёрных пиджаках. У одного я пистоль видел, вот здесь. — Юра похлопал рукой левую подмышку. — А, ещё у того, что всех расспрашивал, шрам над бровью.

— Сука! — выругался я, не сдержавшись. — Ну-ка покажи мне тропинку, по которой к моему двору пробрался.

— А кто это, Василич? — спросил забулдыга, когда мы, пригнувшись, словно воры, пробирались сквозь вишнёвый сад моего соседа.

— Очень нехорошие люди, Юра. Поэтому сейчас ты пойдёшь домой и забудешь всех, кого видел. Поверь, для тебя так будет лучше.

— Пётр Василич, а как же ты? — растерялся уличный пьяница.

— А я поговорю с ними. По-свойски. — И я строго посмотрел в глаза Юры. Того проняло. Что-то промямлив, он спешно двинулся назад по протоптанной нами тропинке. Я же, сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, рванул через заросший крапивой огород. Дома старые, соседка — старушка, а мне давно уже наплевать, есть у меня забор или нет.

Сука, как они меня вычислили? Я же не оставлял следов! Инфу пробивал через третьих лиц, ни сном ни духом не ведающих обо мне. Да и кто поверит, что сорокалетний инвалид может начать мстить. И всё же я был уверен, что где-то прокололся. Хорошо, что в школу не приехали, а то могли бы быть жертвы.

Очутившись за баней, поднялся по скрипучей лестнице на чердак. Страха не было. Он ушёл в тот день, когда я, обездвиженный какой-то химией, не моргая, смотрел на конченых ублюдков, кромсающих ножами моих…