Чистильщик

Вечерами накануне ярмарочных дней библиотека пустовала. Эрик любил это время, перед увольнительными, когда никто из школяров не хочет тратить время на зубрежку – ведь завтра еще целый свободный день, и неважно, что большинство проведет его отнюдь не за учебниками. Можно спокойно позаниматься, не тратя время на болтовню и взаимные подколки. Слишком легко отвлечься, переписывая набело диссертацию – и придется в лучшем случае переделывать лист. А то и – как когда невесть как оказавшийся в библиотеке голубь начал метаться по помещению, снося все кругом и гадя на все, что не успеет увернуться – залитую чернилами половину рукописи.

Эрик

досадливо смахнул с глаз прядь: отрастающие волосы раздражали. Осенью кто-то подмешал в порошок мыльного корня смесь, воспламеняющуюся от воды. Ожоги ему тогда залечили быстро и чисто, наставник был мастером исцеляющих плетений. Не осталось даже намека на шрамы, но пришлось остричься почти наголо. За зиму пооброс, конечно, но в зеркало лишний раз смотреть не хотелось: велика радость видеть, стал похож на простолюдина после тифа. Да и цвет казался непривычным, не успел выгореть до привычного мышино-русого. Впрочем, зачем парню в зеркало заглядывать: бриться, разве что, и то пока не каждый день приходится. Тот случай был один из немногих, когда вмешались преподаватели. Обычно считалось, что школяры трех выпускных лет способны сами разобраться, против кого дружить и как встроиться в неявный табель о рангах, так что взрослые контролировали лишь малышей – но не когда шуточки напрямую угрожали жизни. Зачинщик исчез. Его подпевале, который сам в той проделке не участвовал, Эрик подсыпал в постель порошок, вызывающий чесотку, и на этом счел историю законченной.

Он отложил очередной исписанный лист. Еще пара дней, чтобы доделать беловик, День перечитать, потом испытания. Защитить магистерскую диссертацию, сменить школярский браслет на перстень полноправного одаренного, а там – два месяца, чтобы решить, чего он все-таки хочет. То ли податься на вольные хлеба, то ли, как советует наставник, остаться в университете – преподавать и разрабатывать тему диссертации дальше. Посмотреть мир? Он ведь десять лет не видел ничего, кроме университета, а до того была захолустная деревня, которую Эрик почти не помнил и не хотел вспоминать. Зарыться в науку, дебри которой куда таинственнее и интересней, чем самые темные леса Приграничья? Учить таких же оболтусов, как он сам? Есть из чего выбирать, но как же трудно выбрать.

Задумавшись, Эрик уронил кляксу на лист. Ругнулся – сам виноват, нечего в облаках витать.

– Не выражайся, – раздалось из-за спины. Вокруг шеи обвились руки, и зубы легонько прихватили ухо.

– И вообще, будешь так упорно зубрить, – промурлыкала Мара голосом опытной соблазнительницы, – станешь сутулым, слепым и лысым. И тогда я тебя брошу и найду другого умного и красивого магистра.

Эрик рассмеялся. Не глядя, потянулся назад, запустив пальцы в шелковистые каштановые пряди, потерся щекой о щеку.

– Не бросишь. Где ты еще найдешь такого умного и красивого пока-не-магистра?

Он развернулся на стуле, усадил девушку на колени. Она взяла со стола лист, вчиталась:

– Сколько можно переписывать? Уже наверняка наизусть знаешь.

– Конечно, я же сам это придумал.

Он осторожно вынул у нее из рук бумагу, вернул на стол, отодвинул подальше чернильницу и только после этого поцеловал. Само собой, от Мары это не укрылось.

– Я ревную, – сказала она, оторвавшись от его губ. – Диссертация занимает тебя куда больше, чем я.

– Тебя-то я не переписывал пять раз, и не придется переписывать шестой, если залью чернилами, увлекшись.

– М-м-м, – это идея, – ее руки скользнули в ворот.

– Залить чернилами?

– Нет. Пять раз. И, может шестой.

Эрик расхохотался:

– Ты меня здорово переоцениваешь.

– Проверим? –

прошептала она в полураскрытые губы.

Он снова засмеялся, подхватил ее на руки. Усадив на соседний стол завозился со шнуровкой платья. Мара хлопнула его по рукам:

– А если кто-то явится?

– Скажем, что здесь уже занято.

– Гм, здесь действительно занято, – раздалось от двери.

Мара торопливо вскочила, оправляя юбки.

– Профессор Лейв…

– Брысь отсюда, – притворно нахмурился тот.

Эрик начал собирать листы.

– Диссертацию оставь. Просмотрю, пока набело не написал, может, еще стоит где поправить. Заберешь у меня в кабинете.

– Но…

– Брысь, я сказал!

Они не заставили просить себя в третий раз – бросились прочь, держась за руки

В конце концов, в старой башне университета хватает укромных мест.

Ярмарка – забава для простолюдинов, говорили профессора. Эрик, пожалуй, был с ними согласен: не хватало в ее забавах утонченности. Совсем не весело смотреть на уродов, которые могли бы вырасти нормальными, если бы у их родителей хватило денег оплатить услуги одаренного-целителя, и вовсе жутко думать о том, что многих из этих несчастных искалечили как раз собственные родичи, превратив в инструмент для добычи денег. Нет ничего занятного ни в бородатой женщине, ни в глотателе огня – Эрик мог бы провернуть такой фокус лишь с помощью дара безо всякого мошенничества. Уличные музыканты обычно в подметки не годятся менестрелям, которых приглашает университет.

Зато песни их до того разудалы, что невозможно не хохотать в голос, и пусть шутки солены настолько, что даже в компании развеселых приятелей их не повторить. Забавно наблюдать, как перетягивают канат, особенно когда каждую сторону поддерживает компания школяров, активно помогающих «своим», конечно же, с невинным видом и не касаясь каната – поди, докажи, кто именно плетет. Потом в победителей летят серебряки, в проигравших – медь, но особо никто не возражает. Еще веселее, когда кто-то пытается взобраться по намазанному жиром столбу – за отрезом дорогой ткани или сапогами: так и будет ездить туда-сюда, пока тем, кто внизу, развлекаться не надоест. Упасть и убиться, впрочем, не позволят: довольно легко подхватить у самой земли, а то и просто сгустить воздух в студень, чтобы падающий приземлился словно в пуховую перину. А потом кинуть серебра, расплатившись за возможную обиду. Впрочем, не обижались – кланялись да благодарили. А когда нежеланны такие забавы, можно просто бродить за руку с Марой, разглядывая товары на прилавках. Купить ей платок или сережки – на стипендию особо не разгуляться, конечно, стекло и шерсть, а не камни и шелк, но это пока. Впрочем, когда Мара получит перстень и право практиковать, она сама себе и драгоценности и шелка купит – ум, обаяние и правильное обхождение проложат дорогу даже тем, у кого дар не особо сильный, а Маре он достался сверх меры. Впрочем, как и самому Эрику. Но об этом он подумает потом. А пока можно купить медовых сот и запивать их горячим сбитнем, или просто гулять, щурясь на солнце, перевалившее к весне.

– У тебя веснушки, – Мара, стянув перчатки, коснулась кончиками пальцев переносицы. – Солнышко поцеловало.

Эрик перехватил ее руку, поднес к губам. Веснушки и веснушки, эка невидаль, каждый год вылезают, хоть и не рыжий.

– Лучше ты меня поцелуй. Солнышко обойдется.

Она рассмеялась, потянулась на цыпочках. Эрик обхватил ее за талию, прижимая крепче.

Кто-то ощутимо пихнул его в бок. Эрик выпустил девушку, огляделся. Поинтересовался очень вежливо.

– Мешаю, добрый человек?