Чистильщик

Мазин Александр Владимирович

Таня посмотрела на себя в зеркало: зареванное лохматое пугало. Кошмар! А если все обойдется, и Валера сейчас придет?

С лихорадочной поспешностью она принялась приводить себя в порядок. Загадала: вот накрашусь – и он придет.

И точно! Только-только губки по контуру обвела – звонок.

Таня улыбнулась сама себе, сказала:

– Я – ведьма!

Встряхнула волосами, чтоб слегка распушились, подмигнула зеркалу: ну разве не красавица? Глазки, шейка, ротик. Конфетка, а не девочка!

Не спеша вышла, нет, выплыла в коридор. Папаша уже

открывал, поэтому Таня остановилась, прислонилась к стене, изобразила загадочную улыбку.

Входная дверь распахнулась, пьяный папаша отлетел назад, треснулся о косяк, заматерился. Танино улыбающееся личико застыло каменной маской: на пороге стоял Мирон.

– …Именно поэтому,– продолжал Николай Николаевич,– устранить вас, Валерий, значит бездарно и бесполезно истратить превосходный человеческий материал. Таково мое мнение, хотя, не хочу скрывать, есть и другое.

– Если мне предлагается выбрать,– сказал Васильев,– то хотелось бы знать – из чего.

– Вам не предлагается выбрать,– Николай Николаевич погладил виски. Валерий видел: собеседник устал.– Речь идет не о выборе, а о вашей жизни. В том случае, если вам ее сохранят, жить вы будете так, как мы скажем.

– Нет,– сказал Васильев.

– Вы что-то не поняли, Валерий?

– Почему же? – Васильев усмехнулся.– Я все понял. И я сказал: нет.

Николай Николаевич вздохнул, подумал… Валерий насмешливо глядел на него. Ей-Богу, он был ничуть не страшнее того же Грустного.

– Хорошо,– подумав, произнес Николай Николаевич.– Вы уже доказали свою ценность. И свое умение выживать. Более того, обзавелись связями, которых, не скрою, нет ни у одного моего сотрудника. Поэтому я готов выслушать, только выслушать, ваши условия.

– Они просты,– сказал Васильев.– Вы заказчик, я – исполнитель. Никакого доверия. Никакого контроля. Я всегда могу отказаться, вы всегда можете меня убить. Для вашей организации это – не проблема.

– Сейчас – да, но позже это может оказаться затруднительным,– возразил Николай Николаевич.

– Вы всегда можете меня взять,– Валерий пожал плечами.– С такой же легкостью, как и сегодня.

– К сожалению, нет,– собеседник покачал головой.– Если мы договоримся, то спустя некоторое время эта задача существенно усложнится.

– Почему же?

– Потому что вам, Валерий, если мы договоримся, придется пройти соответствующее обучение. Пока вы еще только материал. Превосходный, не скрою, но абсолютно сырой. Вы согласны пройти подготовку?

– Согласен,– кивнул Валерий.– Что еще?

– Еще – поработать с нашими психологами.

– Нет.

– Я обещаю: никакой кодировки.

– Я вам не верю.

– Тогда хотя бы тестирование.

– Хорошо. Но пусть у вас не возникает иллюзий. Я – не ваш сотрудник. И тем более – не ваш подчиненный.

Николай Николаевич кивнул, помолчал, а потом сказал:

– Я постараюсь позаботиться о вас, Валерий. Постараюсь, потому что обещал.

– Кому?

– Своему другу. Виктору Солохину.

Вот теперь Васильев, действительно, удивился.

Что

это: очередной ход в какой-то хитрой комбинации? Или правда? В конце концов, почему бы его собеседнику не иметь и некоторой толики человеческих чувств… Вне служебных отношений.

– Не понимаю,– бросил Васильев.– Вы же его убили!

– Этого требовали интересы Государства,– твердо произнес Николай Николаевич.– Кроме того…– Васильев видел: продолжать его собеседнику не хочется, но он все-таки закончил: – Кроме того, ему самому я в свое время ничего не обещал.

– Ну что, сучка, не ждала? – процедил Мирон, кривя губы.– А я – вот он!

Захлопнув дверь, бандит мимоходом треснул Таниного папашу по макушке (тот завалился мешком), перешагнул через него… Таня, опомнившись, отскочила назад, завизжала отчаянно – и задохнулась, когда Мирон ударил ее кулаком в живот.

– Не ждала, блядюшка! – зарычал он, схватив ее за волосы.– А я – вот он!

Мирон втащил ее в комнату, швырнул на кровать, посиневшую, беззвучно открывающую рот…

– Драть тебя буду во все дырки,– пообещал он, вытаскивая из чехла тесак и поднося к Таниному лицу.– А будешь плохо подмахивать – кишки на уши намотаю, поняла? – Он поддел лезвием ткань платья у ее паха, проткнул и распорол одним движением до самого ворота. Таня ощутила холодное прикосновение металла, попыталась схватить толстую волосатую руку, но Мирон поймал ее запястья свободной рукой, сразу оба, сдавил так, что захрустели косточки.

– Ты чё, сучка, не поняла? – Он прижал тесак плоской стороной к ее груди, так, что она соском почувствовала бритвенно-острое лезвие.– Ну?

– Поняла,– прошептала Таня, борясь с тошнотой, накатившей от боли и страха.– Я поняла… Убери…

– Кое-что подписать вам все-таки придется, Валерий,– сказал Николай Николаевич.– Вернее, расписаться…

Он открыл ящик стола, достал бумагу, подписал и протянул Васильеву.

– Ваш пропуск,– сказал он.

Мирон с хрустом воткнул тесак в подоконник, вытащил из кармана шнур и сноровисто примотал Танины руки к кровати. Он явно проделывал такое не в первый раз. Затем ободрал с нее одежду, именно ободрал, а не снял. Как кору с дерева, сознательно стараясь причинить боль. Таня не сопротивлялась, терпела. Ей очень хотелось жить.

Раздев девушку, Мирон, не торопясь, разделся сам. Он очень любил свое могучее, оплывшее жирком тело, бледное, в синих узорах татуировок. Он гордился ростом, мускулами, силой, набухшим половым органом с неровными шишками «спутников». И он нисколько не сомневался, что и Таня тоже им восхищается, но баловать ее он не собирается.

– Сначала в жопку, потом за щечку,– сказал он, потряхивая бугристым фаллосом,– а потом опять в жопку. Я, сучка, страшно активный! Просто страшно!

– В общем, мы договорились,– сказал Валерий, усаживаясь в машину и пристегивая ремень.– Обучать меня будут по индивидуальной программе, так сказать, без отрыва от производства. И знаешь, может, я дурак, но я ему верю. Просто так он меня не подставит.