Чистильщик

Клив Пол

— Нет, конечно. Но ты когда-нибудь беспокоишься о том, что Он подумает?

Хороший вопрос. И если бы я действительно верил во все эти сказки насчет Бог-тебя-любит и Бог-тебя-покарает, тогда, конечно, я бы беспокоился. Смотрю на распятие, свисающее с ее шеи. Это символ, вводящий ее в мир как человека, который верит в ад и в рай, и во все хорошее и плохое, что есть между ними.

— Я всегда беспокоюсь, потому что Бог все видит, — говорю я, и лицо ее озаряется, потому что это именно то, что она хотела услышать.

— Ты ходишь в церковь, Джо?

— Нет.

— А надо бы.

— Мне там неловко, — говорю я, одновременно

глядя себе под ноги, как будто признавая, что мне стыдно оттого, что я любящий-Господа-боящийся-Господа христианин. — Я бы хотел, но у меня никогда не получается до конца выдержать…

Выдержать что? Урок? Проповедь? Скуку? Не уверен в ответе.

— Ну, ты знаешь. Три часа сидеть на месте и слушать. К тому же некоторые вещи я не совсем понимаю.

Я поднимаю голову и улыбкой сгоняю с лица выражение пристыженности. Этот оскал большого мальчика вызывает ответную улыбку на ее лице.

— Я хожу в церковь каждое воскресенье, — говорит Салли, поднимаясь и дотрагиваясь до распятия.

— Это хорошо.

— Можешь пойти вместе со мной, обещаю, что скучно не будет.

Понятия не имею, как она собирается сдержать это обещание, разве что пастору придется нарушить как минимум половину заповедей.

— Я подумаю.

— А твои родители ходят в церковь?

— Нет.

— Если у тебя есть вера — это хорошо, Джо.

— Миру нужна вера, — говорю я, после чего Салли минут пять болтает о разных вещах, которые она вычитала в Библии. Я думаю о том, что, чтобы усвоить всю эту христианскую ерунду, ей пришлось забыть многие другие вещи, как, например, сбросить вес или завести друзей.

В конце своей речи она спрашивает, какие у меня планы на выходные. Я говорю, что у меня масса планов, что я собираюсь смотреть телевизор и спать. Слегка нервничаю, не предложит ли она заняться тем или другим у нее дома.

Но она позволяет мне сорваться с крючка.

— Я тебе когда-нибудь рассказывала о своем брате?

— Нет.

— Ты похож на него.

— Здорово, — ответил я.

— В любом случае я хотела сказать, что если тебе когда-либо понадобится помощь, или если тебе чего-нибудь захочется, например, поговорить, или выпить кофе, или еще что-нибудь, ну, я всегда в твоем распоряжении.

Еще бы.

— Спасибо.

Она лезет в карман и вытаскивает маленький клочок бумаги. На нем написан ее телефон; у нее милый аккуратный почерк, как у нормальной женщины. Когда я это увидел, то понял, что вся речь была запланирована заранее. Салли протягивает мне бумажку.

— Если тебе когда-нибудь что-то понадобится, Джо, просто звони.

— Просто звони, — говорю я, снова оскаливая зубы и запихивая бумажку к себе в карман.

— Ну, пожалуй, мне надо идти работать.

— И мне тоже, — говорю я, глядя вниз, на пылесос. Она выходит из комнаты и закрывает за собой дверь. Я вынимаю бумажку с ее номером из кармана и уже собираюсь разорвать, но она еще может вернуться. Лучше выбросить после работы. Или дома.

Половина пятого. Время заканчивать работу. Сегодня пятница, так что самое время заканчивать думать тоже. Если я буду слишком много работать в свободное время, то мне грозит переутомление. Усталый чистильщик — небрежный чистильщик. Поэтому, вылезая из автобуса на своей остановке, я решаю приостановить расследование на выходные. Усталый детектив — небрежный детектив.

В выходные я буду расслабляться. Попытаюсь насладиться своим обществом. Неплохо провести

время с Джо. Может быть, немного понаблюдаю за рыбками. Может, навещу маму. А может, прочитаю еще один роман. Я поднимаюсь по лестнице, отпираю дверь и протискиваюсь внутрь. Мгновение спустя уже вытаскиваю папки из портфеля. Говорю себе, что не стоит их открывать и читать, но, возможно, если я просто быстренько пролистаю…

Нет. Я. Не. Должен. Работать.

Сажусь на диван. Кладу папки. Кормлю Шалуна и Иегову. Пока они едят, проверяю автоответчик. Мама не звонила. Странно.

Возвращаюсь к дивану и смотрю на папки, которые не хочу читать. Вот так, наверное, некоторые полицейские становятся фанатами своей работы. К сожалению, ты только разочаровываешься, не потому, что не работаешь, а потому, что работаешь так много и не добиваешься никаких результатов. Ты уже не можешь прекратить работать, потому что тебя вдруг перестает интересовать что-либо еще. Становишься ходячим сосредоточением.

Похоже, я сейчас как раз на данном этапе. Наверное, это что-то вроде потребности или страстного желания. Я начал это расследование. И сейчас переживаю именно то чувство, которое становится причиной стольких разводов среди работников полицейского участка. Если я сейчас же не отложу эти папки, то проведу все выходные, сидя на своей кровати и читая. Работая. Уставая. Но это испытание…

Иду к раковине и умываюсь холодной водой. Хочу ли я настолько посвятить себя работе? Кто я такой, чтобы провести все выходные, раскрывая преступление, в котором даже не особо заинтересован?

А, вот в чем проблема. На самом-то деле я заинтересован. Был заинтересован всю неделю. А как иначе? Может быть, это результат скудости моей жизни? Неужели, чтобы хорошо проводить время, мне нужно расследовать убийства? Вот она, судьба убийцы — я действительно хорошо провожу время. Конечно, в основном мне нравилось сужать круг подозреваемых, но вообще-то я наслаждался всеми сторонами процесса расследования. Мне нравятся шпионские штучки — чувствую себя как Джеймс Бонд, стремительно обыскивающий офисы и рабочие столы в полицейском участке. Долгие часы. Непрерывный напряженный мозговой штурм. Логика и реальность. Все это было весьма увлекательно.

Единственной проблемой стали ночи. Сны. Опоздания по утрам. Сбившееся расписание. Но я не хочу, чтобы моя жизнь превращалась в рутину. Окончив это расследование, я могу приняться за следующее. Осознание, что я умнее любого детектива из полицейского участка, здорово подпитывает мое самолюбие, но только ли поэтому я этим я занимаюсь?

Иногда убийство совершается исключительно ради своего эго, в особенности если оно совершается ради кого-то еще, но мне приятна мысль, что я не похож на других киллеров. Я знаю, что то, что я делаю — неправильно, но я не буду пытаться оправдать себя. Я не скажу, что Бог или дьявол заставили меня сделать это. Я не скажу, что они знали о том, что это должно было случиться. И я не буду сваливать все на несчастное детство, которое свернуло меня с ровной дороги жизни на эту грунтовку. У меня было нормальное детство, по крайней мере настолько, насколько это возможно с моей сумасшедшей матерью. Она никогда не обращалась со мной плохо и никогда не игнорировала меня — хотя, если бы она это делала, расти было бы значительно проще. Если бы она плохо обращалась со мной, это дало бы мне повод ее ненавидеть. Если бы игнорировала — это дало бы мне повод любить ее.