Чистильщик

Клив Пол

Мама смотрит так, будто и не догадывается, что Фай спит с Эдгаром ради наследства, а Карен забеременела от Стюарда — городского пьяницы и своего брата, когда-то пропавшего. Когда начинается реклама, мама рассказывает о том, что пережил каждый из героев так, будто они члены нашей семьи. Я слушаю, киваю и через несколько секунд забываю то, о чем она говорила. Как золотая рыбка. Когда сериал начинается снова, я опускаю глаза на ковер, потому что мне интереснее смотреть на коричневые симметричные узоры, от которых все с ума сходили в годах пятидесятых — что доказывает, что тогда все были абсолютно чокнутыми.

Сериал заканчивается, и под титры играет очень меланхоличная

музыка. Но какая бы грустная мелодия ни была, в душе я рад, потому что музыка означает, что мне пора. Перед выходом мама опять начинает рассказывать о моем двоюродном брате Грегори. У него машина. «БМВ».

— А почему у тебя нет «БМВ», Джо?

Ни разу не угонял «БМВ».

— Потому что я не голубой.

В автобусе я один. Водитель такой старый, что, когда я отсчитываю и вручаю ему деньги, вижу, что руки его трясутся. Пока мы едем, я представляю себе, что будет, если он чихнет. У него сердце не взорвется случайно? Не опрокинемся ли мы, врезавшись в окружающие машины? Когда он в целости и сохранности довозит меня до дома, мне хочется дать ему доллар на чай, но боюсь, что он может так разволноваться, что отдаст концы. Когда я выхожу из автобуса, он желает мне спокойной ночи, но я не уверен, действительно ли он мне ее желает. Я ему ничего не желаю. Не хочу заводить друзей. Особенно старых.

Придя домой, залезаю в душ и целый час смываю с себя свою мать. Потом вылезаю и некоторое время провожу с Шалуном и Иеговой. Они как будто очень рады меня видеть. Проходит еще несколько минут, и я выключаю свет. Залезаю в кровать. Мне никогда ничего не снится, и сегодняшняя ночь не будет исключением.

Я думаю об Анжеле, о Пушистике и, наконец, не думаю ни о чем.

5

Просыпаюсь ровно в семь тридцать. Мне не нужен будильник, чтобы проснуться. У меня внутренние часы. Их не надо заводить. Они никогда не ломаются. Все тикают и тикают.

Еще одно утро в Крайстчерче, и мне уже скучно. Рассматриваю содержимое своего гардероба, но это бесполезно. Одеваюсь, завтракаю. Тосты. Кофе. Изысканнее некуда. Разговариваю со своими рыбками, рассказываю им о Карен и Стюарде, и об остальной команде «noffing», и они внимательно выслушивают все, о чем я не рассказываю. Кормлю их в награду за верность.

Выхожу на улицу. Вокруг по-прежнему никого. К сожалению, машины у меня нет. Машину Анжелы я оставил припаркованной на другом конце города. Оставил ключи в замке зажигания на случай, если кто-нибудь захочет прокатиться. Стащить ключи гораздо проще, чем паять провода в машине, хотя у меня за спиной довольно богатый опыт и в том, и в другом. Домой я шел целый час, поэтому и пришел так поздно.

Когда подъезжает автобус, я стою на остановке с билетиком в руке. Автобус разукрашен рекламой витаминных добавок и противозачаточных средств. С шипением открываются двери. Захожу.

— Как дела, Джо?

— У Джо все в порядке, мистер Стэнли.

Я протягиваю мистеру Стэнли свой билет. Он берет его у меня и, не пробивая, отдает обратно. Подмигивает мне, как это делают все старички-водители. При этом пол-лица у него перекашивает так, будто у него сердце прихватило. Мистеру Стэнли, наверное, за пятьдесят, и, похоже, он вполне доволен жизнью. В такие утра как это, он всегда любит говорить: «Жарко, правда?» Он носит такую же униформу, как и все остальные водители автобусов: темно-синие брюки, светло-голубая майка с короткими рукавами и черные ботинки:

— Сегодня утром прокатись за городской счет, Джо, — говорит он, все еще подмигивая, на случай, если я

еще не заметил. — Утро сегодня выдалось жаркое, правда, Джо?

Я надеюсь, что, если улыбнусь в ответ, мне светит еще разочек прокатиться бесплатно.

— Ух ты! Джо премного благодарен, мистер Стэнли.

Мистер Стэнли улыбается мне, и я представляю, как изменилось бы выражение его лица, если бы я открыл портфель и показал, что там внутри. Убрав билет обратно в карман, иду в глубь салона. Автобус практически пуст — несколько беспорядочно рассевшихся школьников, монахиня в черно-белом одеянии, и бизнесмен с зонтиком, хотя на улице градусов тридцать.

Обычные люди. Как я.

Сажусь в самом конце салона, за спиной у двух шестнадцати-семнадцатилетних школьниц. Кладу портфель рядом, на пустое сиденье. Ни напротив меня, ни у меня за спиной никого нет. Набираю шифр с обеих сторон. Сдвигаю обе щеколды. Открываю портфель. Мои ножи аккуратно уложены внутри — три на крышке и три на дне. Они прикреплены ремешками, которые их обматывают и крепятся к портфелю металлическими колпачками. Пистолет — единственный предмет, который свободно болтается внутри, но он упакован в черный кожаный чехол, защищающий его и ножи. У пистолета три внутренних предохранителя, так что мне должно трижды не повезти — или трижды сделать какую-нибудь глупость, — чтобы умудриться вляпаться в какую-нибудь неприятность. Школьницы впереди хихикают.

Я вынимаю нож с лезвием длиной пять сантиметров, который стоил двадцать пять долларов. Чтобы кого-нибудь убить таким лезвием, нужно нанести множество ударов. Как-то раз, месяцев восемнадцать назад, мне пришлось раз сто ударить ножом одного ублюдка, пока он не помер. Маленькие порезы. Много крови. После такой работы я вспотел, как сволочь. Майка прилипала к телу. Но он это заслужил.

Водитель мистер Стэнли намного приятнее.

Я провожу лезвием вверх и вниз по спинке сиденья той девочки, что слева. Думаю о женщинах вообще, как вдруг ее подруга, блондинка, оборачивается на звук. Я прячу нож за ногу. Невинно улыбаюсь, будто вообще понятия не имею, где нахожусь, и будто напеваю про себя: «Автобусные колеса все крутятся, и крутятся, и крутятся, и крутятся». Она пристально меня разглядывает. Я смотрю на нее и чувствую, что такой взгляд — начало знакомства.

Она отворачивается, не сказав ни слова, и они продолжают хихикать. Кладу нож обратно в портфель. Даже не знаю, зачем я его вообще вынул. Когда я подъезжаю к своей остановке, портфель уже закрыт. Стэнли делает для меня исключение и останавливается прямо напротив моей работы. Я улыбаюсь ему с противоположного конца салона. Мы машем друг другу руками, и я выхожу через заднюю дверь.

Крайстчерч. Не город ангелов. Новая Зеландия славится спокойствием, баранами и хобби. Крайстчерч славится своими садами и своей жестокостью. Подбрось вверх баночку с клеем, и сотня благодарных людишек перегрызут друг другу горло, чтобы ее нюхнуть. Здесь нечем любоваться. Много зданий, но все они серые и сильно разбросаны. Много дорог. Они тоже серые — как небо над головой большую часть года.

Этот город — бетонные джунгли, как все города на свете, но в этом бетоне попадаются иногда островки зелени: деревья, кусты, цветы. Нельзя пройти и двадцати шагов, не встретив какого-нибудь кусочка природы. Большие пространства, например, Ботанический сад, специально созданы для того, чтобы всему миру продемонстрировать, какие мы умные в деле превращения семян в растения. В этих садах растут тысячи цветов и сотни деревьев, но там не пройдешься ночью без того, чтобы тебя не прирезали или не пристрелили, оставив твое тело на удобрение.