Чисто научное убийство
Шрифт:
Кивнув на один из стульев, Хиггинс пронес свое тело прямиком к буфету, и через минуту на столе стояли бутылка шотландского виски, две хрустальные рюмки и тарелка с хрустящими хлебцами.
Пуаро сделал рукой отстраняющий жест, и Хиггинс, пожав плечами, налил себе на полпальца темной жидкости.
— Вы, иностранцы, — пробормотал он, — предпочитаете пить вина, от которых только мысли заплетаются. Лучше пусть заплетаются ноги, а?
Он рассмеялся своей шутке, но сразу оборвал смех.
— Послушайте, мистер Пьеро…
— Пуаро, — поправил
— Прошу прощения… Так вот, мистер Пуаро, если иностранные газеты будут писать о бедняге Чендлере, имейте в виду — он не виноват.
— Вы хотите сказать, что он не убивал вашего соседа, мистера Райса? — спросил Пуаро.
— Бедняга Райс, — произнес Хиггинс, воздев очи горе, но Пуаро не услышал в голосе бакалейщика и тени сожаления. — Когда я услышал сегодня, как Чарлз с ним расправился, то на секунду пожалел, что это сделал не я. Гнусная личность, скажу я вам как иностранцу, вы не разбираетесь в нас, англичанах, между тем, каждый житель Кавершема вам скажет — Райс был негодяем и шантажистом.
Хиггинс даже покраснел от возмущения. Наверняка, подумал Пуаро, бакалейщик тоже был жертвой шантажа и потратил немалую сумму, чтобы откупиться. Интересно, на чем мог поймать Райс этого добродушного на первый взгляд старика? А на чем он мог поймать Чарлза Чендлера?
— Вы думаете, что мистер Райс шантажировал Чендлера, и тот…
— Нет! — воскликнул Хиггинс. — Положительно, вы, иностранцы, ничего не понимаете. Может быть, Райс и шантажировал Чендлера, но Чарлз не в состоянии — поймите вы, наконец, не в состоянии, повторяю я, убить человека, будучи в здравом уме и твердой памяти.
— То есть, вы хотите сказать… — закивал Пуаро, будто ему пришла неожиданная мысль, которую он не решался высказать вслух.
— Конечно! Лет шесть-семь назад Чарлз сильно страдал от запоев, я слышал, что он даже лежал в клинике. И вылечился, несколько лет он был тихим, как голубь. А потом, видимо, кровь отца взяла свое.
— Отец братьев Чендлер был… э… не в себе? — спросил Пуаро с озабоченным видом.
— Патрик Чендлер был джентльменом! — воскликнул Хиггинс. — Он бывал буйным, как-то он снес дверь у миссис Пембридж, так на это были свои причины.
— Да? Какие? — быстро спросил Пуаро.
— Что? — Хиггинс уставился на Пуаро непонимающим взглядом. Похоже, что бакалейщик слышал только себя. — Вот я и говорю, умер Патрик Чендлер от удара, а миссис Этель сразу отсюда уехала, оставив детей с носом. Собственных детей, заметьте!
Хиггинс замолчал, чтобы налить в рюмку еще на полпальца виски и опрокинуть его одним глотком.
— Значит, — сказал Пуаро, нахмурившись, — мать Чарлза и Хью прибрала к рукам деньги мужа и уехала, оставив собственных детей без средств к существованию?
Хиггинс захохотал так, что, как показалось Пуаро, со стен посыпалась штукатурка. Бакалейщику доставляло удовольствие просвещать непонятливого иностранца, а после второй рюмки виски Хиггинсу
— Без средств, скажете тоже, — фыркнул Хиггинс, отсмеявшись. — Впрочем, откуда вам знать, действительно? — удивился он собственной догадке. — Вы ведь не жили в Кавершеме! Так вот, я вам скажу, братья Чендлер получили Лойд-Мейнор, в котором живут сейчас, и небольшую скотобойню, от которой вдова сама отказалась. А деньги — да, деньги братьям не достались. Собственно, на деньги им и рассчитывать было нечего, при живой-то матери, верно?
— Большие деньги? — полюбопытствовал Пуаро.
— Поговаривали о сотне тысяч фунтов, мистер! Патрик Чендлер хорошо вел дела, не то, что сыновья. Младшему, Хью, нужно только одно — красками малевать, а старший, Чарлз, тоже оказался неважным хозяином. А особенно, когда начались эти… да… так он и вовсе стал какой-то странный…
— Странный? — встрепенулся Пуаро. — Буйный, вы хотите сказать?
— Буйный? — с сомнением произнес Хиггинс и, чтобы поддержать мыслительную деятельность, налил себе еще немного виски, покосившись на закрытую дверь в подсобное помещение. — Я его ни разу в буйном состоянии не видел, и слава Богу. Он частенько наведывался в лавку, и, я вам скажу, в последнее время был какой-то сам не свой.
— Еще бы, — сказал Пуаро, пожимая плечами, — будешь сам не свой, когда не можешь справиться с собственными эмоциями.
— Вы думаете? — спросил Хиггинс, с подозрением глядя на иностранного гостя. — Нет, — добавил он решительно. — Я видел его и пьяным, и трезвым, а в последнее время Чарлз был… мрачным… Вот! Именно мрачным, если вы понимаете, что я хочу сказать, мистер. Мрачным…
Он еще раз повторил это слово, сопоставляя его с собственными впечатлениями, и остался доволен.
— Смотрел на вас и будто не видел? — сказал Пуаро.
— Именно так, мистер, именно так!
— Прошу прощения, — сказал Пуаро, поднимаясь, — за то, что отнял у вас время.
Хиггинс сделал широкий жест.
— Надеюсь, — сказал он, — что теперь иностранные газеты не будут писать о Чарлзе Чендлере напраслину. Сюда, мистер, вот в эту дверь.
— Не будут, — пообещал Пуаро, выходя в коридор, который вел в холл дома Хиггинсов. Через минуту за ним захлопнулась парадная дверь, и Пуаро несколько минут стоял в неподвижности, хмуря брови и разглядывая носки собственных туфель.
— Должно было быть именно так, — пробормотал он, — но тогда непонятно…
Неожиданно он хлопнул себя ладонью по лбу с такой силой, что две девочки, разглядывавшие витрину лавки Хиггинса, испуганно отошли подальше от странного господина в шляпе и с тростью.
VIII
Старуха Лоуренс была глуха, и уже через минуту разговора Пуаро понял, что из дома можно было вынести всю мебель, а женщина, читавшая книгу в своей спальне, даже не повернула бы голову на грохот.