Чисто женская логика

Пронин Виктор Алексеевич

— Ни в коем случае! И только благодаря вам, Екатерина Сергеевна! Потому что сейчас, когда эксперт принесет эти отпечатки уже на фотобумаге, вы, как понятая, распишетесь и подтвердите тем самым их доказательность. Там будет указана дата, время и даже место, где вы поставили свою подпись, и что бы потом не случилось, какой-бы хитроумный убийца не схватил эти отпечатки своими отвратительными пальцами, ему не удастся их обесценить.

— Не тем вы занимались всю жизнь, Екатерина Сергеевна! — вздохнул Гордюхин. — Ох, не тем!

— Да, да, да! — согласилась Касатонова. — Я только сейчас, вот в этом кабинете

поняла, что жизнь прошла мимо.

— Но вы еще многое можете успеть!

— Стараюсь! — рассмеялась Касатонова. — Вы же видите как я стараюсь!

— И очень успешно! — заверил ее Убахтин. — Может получиться так, что только благодаря вам удасться разоблачить убийцу, — Убахтин щедро расплачивался за изумленно-восторженный взгляд, которым наградила его Касатонова несколько минут назад.

— Я сегодня вручила повестки на фабрике... Вы пригласили к себе около десятка человек... — Да, я знаю, Коля мне сказал, — Убахтин кивнул в сторону участкового. — Спасибо. Вы нас очень выручили. Посылать по почте — дело долгое да и ненадежное, а у нас все в бегах, все, как говорится, задействованы.

— Я не о том, — Касатонова решилась, наконец, произнести слова, которые вертелись у нее на языке все это время. — Вы не вызвали на допрос одного человека... — Кого?

— Секретаршу Балмасова. Юшкову Елену Ивановну.

— Вы считаете, что ее нужно вызвать?

— Да.

— У вас есть основания полагать, что... — Да, — Касатонова твердо посмотрела следователю в глаза.

— Хорошо, — легко согласился Убахтин. — Пригласим и Юшкову. Повестку отнесете?

— Отнесу. Поговорите о ней с Цокоцким.

— Это который с чемоданом вертелся? Который нам первым позвонил об убийстве?

— Да. Он сейчас замещает Балмасова.

— Думаете, скажет что-то интересное?

— Надеюсь.

— У меня такое ощущение, что вы уже допросили этого Цокоцкого?

— Без протокола, — Касатонова посмотрела на Убахтина широко раскрытыми глазами. — Без протокола люди откровеннее.

— И безответственнее. Когда их слова никто не записывает и они знают, что эти слова им потом не придется подтверждать в судебном заседании... Они часто такое несут, настолько откровенны, что оторопь берет. Оторопь! — повторил Убахтин.

— Отказываются от собственных слов?!

— С легкостью необыкновенной!

— Но ведь это надо как-то объяснить... Нельзя же так просто сказать — я этого не говорил.

— Ха! — воскликнул Убахтин и досадливо грохнул костяшками ладони об стол.

— Вы меня не так поняли! — говорят они. — Я не мог подобного сказать! — говорят они. — Как вы могли подумать!? — говорят они, гневно сверкая очами. Это не мои слова! Это кто-то другой их произнес!

— Какая же тяжелая у вас работа! — опять прошептала Касатонова, устремив на Убахтина изумленный свой взгляд.

Поколебавшись, она не стала пересказывать Убахтину слова Цокоцкого о секретарше, решив, что и так сказала достаточно. А вмешиваться в ход расследования и обвинять человека не имея никаких доказательств, кроме чужих слов, возможно, предвзятых слов... Она не могла. То, что сказал Цокоцкий, наверняка знают на фабрике и кто-нибудь обязательно об этом упомянет. Наверняка сейчас в конторе только об этом и разговоры. Что же Цокоцкий все это поведал только ей, чужому, случайному

человеку? Конечно, у Касатоновой были и свои зацепки, тот же окурок в туалете, окурки на дороге, ночной хлопок двери в подъезде, женщина в светлом плаще под темным зонтиком... Касатонова наверняка знала, что эта женщина не живет в их подъезде, не было этой женщины среди соседок. Но вываливать свои разрозненные ничем не подтвержденные знания на стол следователю... А если завтра тот же Цокоцкий скажет, что все его слова — слухи, что он только пересказал слухи и не более того? Срам! Свалится много сраму на непутевую голову Касатоновой.

* * *

Выпроводив гостей, Убахтин плотно закрыл за ними дверь, вернулся к столу, сел и, сцепив пальцы рук, положил этот сдвоенный кулак на холодное стекло, которое хоть как-то скрашивало пошарпанную поверхность стола.

— Так, — сказал Убахтин. — Приступим.

Это был уже совсем не тот человек, которым был десять минут назад. При посторонних Убахтин прикидывался гостеприимным хозяином, доброжелательным и снисходительным. Он мог великодушно кого-то похвалить, мог просто кивнуть в знак согласия, независимо от того был ли он действительно согласен с тем, что слышал. Теперь же за столом сидел человек жесткий, настороженный, подозрительный. В каждом слове, кто бы это слово не произнес, он искал второй, третий смысл. И находил эти второй, третий смыслы, независимо оттого, присутствовали ли они в неосторожно произнесенном слове.

— Так, — опять повторил он. — Снимки... Хорошо, разберемся со снимками.

Может быть, они действительно кому-то нужны. А может быть и нет. Окурок в унитазе? Пусть будет окурок в унитазе. А сразу не сказала, не отдала. Лукавите, Екатерина Сергеевна, лукавите. Это что, действительно бабье кокетство или нечто иное? Ладно, разберемся. Гогот в курилке? Это фактор. Секретарша? Хорошо, путь будет секретарша. Снимки... Опять возникают снимки, — Убахтин резко выдвинул ящик стола, взял фирменный конверт, вчитался в адрес, телефон проявочного пункта. — Хорошо, навестим товарищей. — И снова бросив конверт в ящик, так же резко его задвинул.

В дверь раздался стук.

— Да! — сказал Убахтин.

Вошел эксперт с несколькими листами бумаги.

— Юрий Михайлович... Все в порядке.

— Получилось? Давай сюда, — Убахтин взял фотобумагу с увеличенными отпечатками пальцев, всмотрелся. — Как говорят ученые люди, вполне пригодны для идентификации.

— Вполне, Юрий Михайлович.

— Спасибо, Костя. С меня причитается.

— Да, ладно.

— Вот этот отпечаток остался на кнопке сверху, да? А этот снизу, не оборотной стороне пульта? Значит, на кнопке большой палец правой руки, снизу — указательный или средний.

— Скорее, средний.

— Почему?

— Удобнее. Попробуйте взять любой предмет, блокнот какой-нибудь и сделайте вид, что нажимаете кнопку.

— Нет, Костя, не соглашусь я о тобой. Ты учти маленькую подробность... Пульт зажат в руке мертвого человека... Тут еще работает чувство опаски, брезгливости... Все-таки указательный. Но это, в конце концов, неважно. Значит, так... Завтра ко мне придут люди с фабрики. В течение дня... Человек десять. Что-то около этого. Ты у всех возьмешь отпечатки. И указательного пальца, и большого.