Чисто женская логика

Пронин Виктор Алексеевич

— Но я все равно поставлю эту штуковину. Вдруг еще будут звонки. Так же бывает?

— Я уверена, что они будут обязательно.

— Это недолго, — парень присел на корточки перед телефоном, что-то там высмотрел на донышке, вынул из черной клеенчатой сумки коробку, из коробки вынул угластенькую машинку с обилием торчащих медяшек. Потом у него в руке оказалась отвертка, тонкие плоскогубцы и он, кажется, забыл о хозяйке.

Касатонова прошла на кухню, выкурила сигаретку, перебрала в уме весь разговор с хмырем, который настойчиво называл ее тетенькой — это ее зацепило не меньше, чем все угрозы. Разберемся, бормотала она,

выпуская дым в форточку. Кто из нас тетенька, кто из нас дяденька... Когда она вернулась в комнату, эксперт уже складывал в сумку немудреные инструменты.

— Может, кофе? Чай? — предложила Касатонова, опасаясь оставаться одной в квартире.

— Нет, спасибо. Пойду. Мне Убахтин на все про все дал час времени.

— Я ему сейчас позвоню и скажу, что мы с вами пьем чай. Он не будет возражать. А?

— Нет-нет, — усмехнулся парень. — Дороже обойдется.

— Я что-то должна нажимать, включать, выключать? Как мне вообще общаться с вашей установкой?

— Никак. Забудьте, что она есть.

— А она как-то дает о себе знать тому, кто звонит? Вот, например, я всегда могу догадаться — стоит на телефоне определитель номера или нет. А здесь как?

— Никаких следов, — заверил парень.

— Неужели подобное возможно?!

— Стараемся. Фирма веников не вяжет.

Касатонова выпустила парня на площадку, снова закрыла дверь, опустила кнопку, некоторое время напряженно всматривалась в глазок, но, не увидев ничего подозрительного, вернулась в комнату.

Как раз к зазвонившему телефону.

— Так, — проговорила она негромко, словно боялась, что теперь-то с новой установкой ее могут услышать даже при лежащей на аппарате трубке. — Так, — она поправила очки, встряхнула головой и положила руку на трубку. Звонки продолжали ввинчиваться в нее с какой-то болезненной настойчивостью.

— Да! — сказала она, наконец подняв трубку.

— Тетенька, значит, так... Ты сказала, что мы можем прийти за пленкой? Мы сейчас придем. Вопросы есть?

— Что значит сейчас... Я не готова.

— Тетя, ты что-то путаешь, — в голосе звонившего появилась ухмылка. — Готова или нет, ты нам не нужна, нам нужна пленка.

— Я в ванной и не открою, пока не приведу себя в порядок! — отчеканила Касатонова. Откуда-то пришло понимание, что уверенно и нагло можно произносить любую чушь и она будет восприниматься вполне здравой и даже разумной. Только самое главное — чтобы и наглости и уверености, что в общем-то одно и тоже, было как можно больше.

— Да-а? — растерянно протянул голос. — Ну, что ж... Тридцать минут тебе хватит, чтобы просохнуть?

— Сорок пять! — твердо сказала Касатонова.

— Заметано, — и из трубки послышались короткие гудки.

Положив трубку, Касатонова обессиленно упала в стоявшее рядом кресло, откинулась на спинку и закрыла глаза.

— И на фига козлу гармонь?! — воскликнула она гневно и искренне. — Скажите, пожалуйста, — понятая! Она, видишь ли, на месте преступления побывала!

Мать твою за ногу!

Последние слова, несмотря на всю их бестолковость, как-то ее встряхнули.

Касатонова резко распрямилась в кресле, замерла на секунду и, взяв трубку, быстро набрала номер телефона.

Соединение произошло быстрее, чем она надеялась.

— Леша? Ты где?

— В машине. В данный момент стою перед светофором и думаю — как там моя матушка поживает, как борется она с превосходящими силами обстоятельств... —

Заткнись, Леша! Я в опасности! Срочно ко мне! — и Касатонова положила трубку, понимая, что недосказанность всегда сильнее самых убедительных объяснений, просьб, требований. Вот теперь сын может думать все, что угодно и по законам человеческой психики, конечно же, вообразит самое страшное, что позволят ему испорченные торговлей мозги.

После этого Касатонова, не теряя ни секунды, позвонила участковому. Тот, к счастью, тоже оказался на месте.

— Николай Степанович? Касатонова. Я в опасности. Срочно ко мне. Не забудьте оружие.

И положила трубку.

— Кто еще? Кто еще? Кто еще? — зачастила она, спешно перебирая людей, которых можно вызвать, которые успеют приехать к схватке кровавой и безжалостной. — О! Убахтин! Он все это затеял, по его вине я тут верчусь, как вошь на гребешке! — И Касатонова, повернув к себе листок бумаги, лежавший на столике, прочла номер следователя. — Юрий Михайлович? Касатонова. Все состоялось, все записалось, но я в смертельной опасности. Убийцы на пороге.

Срочно ко мне. Оружие, захватите оружие!

И опять, не дожидаясь ответа, положила трубку, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Но тут же вскочила, посмотрела на часы.

— Так, — проговорила она. — На звонки у меня ушло три минуты, не больше.

Значит, осталось сорок две. Хоть кто-то должен успеть, хоть кто-то, а там будет видно, там разберемся.

Остановившись посредине комнаты, Касатонова осмотрелась в поисках чего-нибудь тяжелого, что можно взять в руки, чем можно нанести удар, защититься. Но ничего не могла найти, ничего, только взгляд ее сам по себе остановился на томике Тургенева, который она не поставила в общий ряд, а положила сверху, на книги. «Как хороши, как свежи были розы», — пробормотала Касатонова и сразу поняла, что нужно делать.

Поставив стул возле книжного шкафа, она взобралась на него, поднялась на цыпочки и дотянулась, дотянулась все-таки до выступа, которым заканчивался шкаф где-то возле самого потолка. Там пальцы ее среди пыли, дохлых мух и высохших пауков нащупали маленький цилиндрик с красной розочкой на боку. Это был газовый баллончик, который как-то после круиза подарил ей Алексей. Где он его купил, неизвестно — в Турции ли, в Греции, в Израиле... Но баллончик, как он заверил, был заряжен газом невероятной силы, от которого человек тут же падал замертво, из глаз у него текли слезы, изо рта шла розовая пена, а руки и ноги бились в конвульсиях и ничто, никакие меры не могли прекратить страшные мучения нападавшего. Только через час, два, в зависимости от физического состояния ему становилось легче, конвульсии прекращались, а слюна, слезы, пена и остальное, что могло истекать из организма, продолжало истекать.

Такой вот баллончик подарил Касатоновой ее любимый сын, вернувшись однажды из круиза. И на черном боку этого баллончика была изображена распустившаяся роза, роскошный цветок ядовито-свекольного цвета. Потому-то Касатонова и вспомнила о нем, едва взглянув на томик Ивана Сергеевича Тургенева.

Когда в прихожей раздался звонок, она вздрогнула, побледнела, но, встряхнув головой, медленно, на цыпочках, но все-таки двинулась к двери, зажав в правой руке баллончик с розой, положив на вогнутую кнопку большой палец, чтобы в любую секунду можно было прыснуть ядом в ненавистную морду преступника.