Читая маршала Жукова
Шрифт:
(Любопытно, что Сталин все же снискал репутацию политика неторопливого. Несомненно, оценка будет пересмотрена, как было и с гениальностью хладнокровного уголовника, но времени это займет еще немало.)
Раздраженный Гитлер был тем не менее дипломат что надо, западный, с улыбочкой, и Сталина через Молотова подсек на мормышку. Неизвестно, какими талантами обладал племянник композитора Скрябина, но прозорливость в их число не входила. Когда берлинская встреча заканчивалась, Гитлер превосходно скрыв разочарование, проводил Молотова до массивных дверей имперской канцелярии и, учтиво пожимая ему руку, произнес:
– Я считаю Сталина выдающейся исторической личностью. Я и сам рассчитываю войти в историю. Поэтому естественно, чтобы два таких политических деятеля, как мы, встретились. Я прошу вас, господин Молотов, передать господину Сталину мои приветы и предложение о такой встрече в недалеком будущем.
С тем и вернулся Молотов в Москву. Этой встречи и ждал Сталин до самого 22 июня, сам ее не предлагая: сардар! восточное величие! как можно первому! пусть маленький Гитлер попросит.
Не
Сталину об этом стало известно. К тому же сократился германский экспорт. Повеяло холодком. Реальность показывала когти.
Тут и была созвана 18-я конференция ВКП(б). Она длилась с 15 по 20 февраля и утвердила драконовы дисциплинарные меры в промышленности и на транспорте. Была поставлена задача резко увеличить объем перевозок, а также резко (все резко…) повысить темпы индустриализации на востоке страны. Объем военного производства в 1941 году по сравнению с 1940-м должен был возрасти на 16-18 процентов.
Это был чистый волюнтаризм.
А что в мерах вождя волюнтаризмом не было? Удушение НЭПа? Индустриализация с перевыполнением на бумаге? Голодный ужас коллективизации? Ликвидация лучших людей? Стратегические авантюры?
Задачи 18-й конференции были паническими. Истерия, разыгравшаяся вокруг оборонной промышленности и транспорта, свидетельствовала об одном: идет тотальная мобилизация ресурсов - организационных, производственных, трудовых! страна срочно, сверхсрочно готовится к войне!
Для внешнего мира Сталин предпринял плоский маневр: удалил из ЦК "антигерманцев" - Литвинова, Лихачева, Ванникова. Двое последних были арестованы. Это уже были жертвоприношения. Лихачев - это тот легендарный Иван Алексеевич Лихачев, директор ЗИЛа, именем которого завод и назван был впоследствии, а Ванников тот Борис Львович Ванников, нарком вооружения до войны, нарком боеприпасов в войну, трижды Герой Труда, отец советских атомной и водородной бомб. Из обоих, конечно, выбили нужные признания - и обоих швырнули обратно в их рабочие кабинеты, к письменным столам и телефонам сразу после начала войны и безо всяких объяснений: очень были нужны.
Конечно, репрессированы и Лихачев и Ванников были не как антигерманцы, на хозяйственных постах их симпатии или антипатии ни на что не влияли, а как противники диктуемых сроков готовности к войне. Сталин требовал готовности к зиме 42-го года, а Ванников и Лихачев отстаивали зиму 43-го.
Они не были правы. Гитлер не ждал. Якир в выступлении перед бойцами на Киевских маневрах сказал: "Выиграть два-три года…". Но и промышленники знали дело и исходили из реальности. Просто теперь этих лет уже не было. Их расстреляли, эти годы, вместе с теми, кто их выигрывал.
В стране не оставалось мыслящих администраторов. Те, кто выжил, норовили улизнуть из аппарата. Именно так ушел Цезарь Куников, будущий отец советских десантников, из аппарата Наркоммаша, начальником технического управления которого был в 1937-м. Потом Наркоммаш разделили на три -наркоматы судостроения, среднего и тяжелого машиностроения. Руководить техникой такого левиафана? при толчее на иерархической лестнице и волюнтаризме вождя?
Куников учуял предстоящее опустошение и ушел, как затерялся, - сперва в науку, на пустом месте организовал ВНИИНМАШ, потом и вовсе в прессу, где стал главным редактором двух центральных изданий. Двумя он заслонился, насколько возможно для личности его калибра. Но грянул гром войны, и нарком боеприпасов Горемыкин вспомнил о Куникове и потребовал себе в заместители. Хороша должность - зам. наркома боеприпасов во время войны. "Какой из меня нарком боеприпасов? Я же пороха не нюхал!" - сказал Цезарь. Формула была найдена. Куников отбился, уйдя на фронт, где и погиб - не прежде, впрочем, чем стал знаменит [43] . Еще бы, человек государственного замеса, что для него война? Всего лишь опасная работа, где надо обеспечить снабжение, коммуникации, все предусмотреть и наносить противнику ночные удары, теряя своих людей лишь в результате слепых попаданий.
[43]"Мы же, чью шерсть стрижут, будем довольны, человеки, социализмом заборных книжек и монументом в тридцатом веке", - писал Цезарь Куников в 1929 году в иронических стихах по поводу своего двадцатилетия. Просто чудо, что он уцелел. Вовремя понял, прятался и мужественно, умело, активно, как Жуков, защищался сам и защищал сотрудников, зная, что арест любого из них увлечет за собой и его. Об этом можно было бы написать целую книгу. В СССР это было невозможно, а теперь мало кому интересно. В первом издании книги, со слов Натальи Васильевны Сидоровой, жены Куникова (ставшей после его гибели женой его командира, адмирала Холостякова), я написал, что в заместители наркома боеприпасов Куникова потребовал Б.Л.Ванников, назначенный наркомом боеприпасов вместо П.Н.Горемыкина лишь в феврале 1942 года. Думаю, что требование вернуть Куникова с фронта поступало и от того, и от другого, причем неоднократно.
Поминаю Куникова лишь затем, что он воевал малой кровью. Даже на Малой земле. Потому-то и стал моим героем среди многих героев войны, да так, что, изменив своей производственной прозе, я написал о нем единственную документальную повесть. Но сколько после чисток оставалось командиров, дорожащих бойцами и готовых рисковать собой перед начальством, только бы не тратить впустую драгоценный человеческий материал? Из маршалов
Словом, состав ЦК после 18-й конференции изменился не из-за скептицизма его членов по поводу германо-советских перспектив, а по поводу возможности выполнения огромных задач в отведенные для этого сроки.
Тогда же решилась судьба авиаторов, фанатиков неба и противников ускоренной подготовки пилотов. (И судьба самих пилотов тоже.) Наверно, генерал-лейтенантам Арженухину, Героям Союза Рычагову, Птухину, Проскурову, Пумпуру, Смушкевичу (дважды Герою до войны!) невдомек было, что они могут лишиться голов за то, что не желают выпускать из летных школ цыплят, мишени для коршунов Люфтваффе. А Сталину недосуг было учить генералов морали. Ему противостояли настоящие люди, это он понимал. Потому и ненавидел. Переучивать их на свой лад у него не было ни времени, ни шансов. Проще было убить [44] .
[44]Наглядно методы чистки иллюстрирует расправа с генералами-летчиками. В отличие от пестрой популяции высших командиров РККА, летчики были однородны. Почти все эти командующие авиацией округов и заместители главнокомандующего ВВС были ровесники, молодые люди, мальчишки (их главкому, Рычагову, самому молодому, не было и тридцати), фанатики неба, друзья, знавшие друг друга насквозь, как говорится, с пеленок, и уж им, бесшабашным, и, как все талантливые пилоты, далеким от политики, было не вкрутить, что кто-то из них предатель и агент. Что ж, раз так, их взяли да и убили всех, дабы не оставлять свидетелей преступления, а то и потенциальных мстителей за погубленных друзей. Гнездовой метод расправы…
26. Политика и мораль. Гений и злодейство
Агрессивность Сталина не была секретом для мирового сообщества.
Отвечая оппозиции на пристрастные вопросы о причине слишком медленного хода переговоров с СССР накануне событий рокового 1939 года, Чемберлен сказал:
"Мы не собираемся покупать мир ценой таких уступок, которые ведут к дальнейшим требованиям".
Заметьте эти слова, читатель. Это - горькое признание в просчете с Мюнхеном: мерзавец Гитлер попросту обманул джентльмена Чемберлена и не стал придерживаться данного слова о Судетской проблеме как последнем территориальном притязании Германии. Это также предвидение - скорее, даже знание - территориальных притязаний СССР. Финляндия, Прибалтика, Румыния, Турция трепетали какого угодно соглашения между СССР и любым западным партнером, так как подозревали, что соглашение это будет достигнуто за их счет. По поводу чего Чемберлен сдержанно пояснил парламенту: "…заручившись сотрудничеством одной страны, необходимо в то же время не отталкивать от себя и другие страны. Поэтому в деле заключения соглашения с СССР встречаются некоторые трудности".
Ознакомление с секретными протоколами к гитлеровско-сталинскому пакту (так его надо именовать, раз и навсегда отделив от него русский и германский народы) проясняет, с трудностями какого именно рода встретилось британское правительство в переговорах с СССР. От Англии ждали подобных протоколов в ее сфере влияния. Между тем, британское отношение к подобным делам выражено было еще в канун Первой мировой войны тогдашним министром иностранных дел империи сэром Эдвардом Греем, и оно не изменилось, насколько известно, по сей день: "… Великобритания сочла бы для себя вечным позором участие в подобной сделке". (Это высказывание приведено в "Истории дипломатии", т. 3, изданной в 1945 году. Цитирование в сталинское время без комментариев такого политического максима выглядит подвигом со стороны авторов книги и объясняет практически полное уничтожение тиража в типографском складе. Такое случалось в советское время. Спохватывались уже после выхода первого завода книги, и остальное пускали под нож.)
Но страны как люди. Не все придерживаются строгих моральных норм. Сталинский СССР подобные сделки позором для себя не считал. 3-й том "Истории дипломатии", изданный сразу после победы, никаких возражений Чемберлену по поводу некоторых трудностей соглашения с СССР не приводит. Оплеуха проглочена была молча [45] .
Еще при сборе материалов для книги о Куникове, я нехотя стал понимать, что СССР лихорадочно готовился к войне. Это важный момент, и свидетельствую я о нем, как современник: нехотя! Сознание наше так было травмировано вероломным нападением фашистской Германии, что мы не желали расставаться с мотивом обороны. Мы перестрадали войну со взрослыми, разделив их и понеся свои потери. Наша позиция была психологически удобна: жаль немцев, они в руинах, как и мы, но они сами виноваты, это их Гитлер вероломно начал.
[45]Даже эта вполне сталинская - хоть и недостаточно лживая - книга читателям доступна не была. Большая часть ее полумиллионного тиража была уничтожена. А то, что попало в руки мыслящей публике, вызывало так мало доверия, что осталось непрочитано. Тогдашнему интеллигентному читателю достаточно было узреть среди авторов имена Панкратовой или Тарле, чтобы перестать верить даже правде, которую эти авторы по мере сил и со всеми предосторожностями в видах собственной безопасности пытались все же высказать. Быть может, именно вдогонку этому капитальному труду о советской дипломатии был создан знаменитый документ холодной войны "Фальсификаторы истории". Кажется, теми же самыми авторами. Ведь, как уже замечено, чтобы фальсифицировать историю, ее надо хорошо знать…