ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский

Иванова Евгения

Это не было последствием равнодушия к сионизму. Наоборот, еврейская колонизация в Палестине все время привлекала внимание правительства. Д-р Низим-бей, главарь и вдохновитель всей «инородческой» политики младотурецкого комитета, неоднократно выступал с заявлениями о вредном и недопустимом сионистском движении. Министры провозглашали то же в палате депутатов, отвечая на антисемитские запросы. В Иерусалим и Бейрут посылали циркуляры с требованием не допускать покупки земель евреями. Когда незадолго до начала войны в Яффу — город, где сосредоточены все центральные учреждения колонизации, — был назначен новый каймакан, Беха-Эддин, то обнаружилось, что он предварительно изучал сионизм в Константинополе по частным и полицейским материалам, представил по начальству доклад о необходимости покончить с колонизацией и немедленно после того был командирован в Яффу.

События, последовавшие за вмешательством Турции в европейскую войну, были просто логическим развитием этого полного банкротства нашей туркофильской политики, продолжавшейся 33 года. 17 декабря 1914 г. на улицах Яффы было схвачено свыше 700 евреев; им

не дали уложиться, разлучили мужей с женами и детей с матерями, многих просто ограбили; их посадили на нейтральный пароход, уходивший в Александрию, и объявили им, что в Палестину им никогда уже не вернуться. За этой высылкой последовали другие. До 10 тысяч евреев было таким образом выгнано из страны, которую они считали и считают своею. Параллельно с высылками началось военное законодательство, стремившееся покончить со всеми формами сионистской колонизации. 11 января 1915 г. [270] был опубликован приказ главнокомандующего о запрещении впредь образовывать сплошные еврейские поселения. Тогда же повелено было снять еврейские вывески и надписи. 18 января вышло запрещение употреблять еврейский язык в частной переписке. 21-го была опубликована официальная прокламация, объявившая сионистов врагами Турции. 21 февраля было объявлено повеление о ликвидации сионистского банка — ликвидации в условиях, равносильных банкротству. Этот банк, имевший в крае семь отделений, был главным жизненным центром всей колонизации: удар был рассчитан метко. Этот удар был направлен из самого Константинополя, из министерства финансов, и, таким образом, отпала последняя надежда — что поход на сионизм был только делом местных властей. В то же время деятельно подготовлялся погром: у евреев было отобрано оружие и роздано арабской черни; высшие полицейские чиновники открыто говорили феллахам, что скоро у евреев отберут земли и отдадут им; была заготовлена специальная литература, призывавшая к резне евреев, и запасы ее хранились в Иерусалиме и Яффе.

270

В оригинальном тексте Жаботинского: «29-го, канун-эвеля 1330» — дата по румийскому календарю, использовавшемуся тогда в Османской империи. То же и 3 последующие даты данного абзаца.

Факты, здесь перечисленные, сообщаются не со слов беженцев, а на основании данных неопровержимых. В наших руках были номера палестинских газет с напечатанными там официальными приказами; в наших руках были экземпляры погромной литературы. Разоружение евреев, вооружение арабской черни и явно погромная тактика полиции были подтверждены в циркулярах, разосланных из Берлина и прошедших немецкую цензуру. Эти приказы и циркуляры были опубликованы в копенгагенской «Трибуне», были перепечатаны американской еврейской прессой и не вызвали ни одной попытки опровержения.

Были зато попытки объяснить или даже оправдать этот поход тем, что он будто бы явился ответом на образование александрийского отряда. Это неправда, грубая и недобросовестная. Разгром колонизации начат был турками 17 декабря 1914 г. и дошел до апогея в феврале 1915 г.; в конце февраля турецким властям пришлось его остановить под сильным давлением американского правительства. Еврейский отряд в Александрии возник только в середине марта. Он был ответом на турецкий вызов, а не обратно. Расправа с еврейской колонизацией не была вызвана ничем, кроме одной простой и основной причины: турецкое правительство не желает еврейской колонизации в Палестине.

Эту расправу, как сказано, туркам не удалось довести до конца ввиду энергичного вмешательства Америки. Это вмешательство с первого дня гонений выразилось чрезвычайно ярко. К берегам Сирии были присланы два броненосных крейсера — «Tennessee» и «North Carolina»: оба, в особенности первый, сделали несколько рейсов между Александрией и Яффой, перевозя еврейских выселенцев из Палестины в Египет и возвращаясь обратно с ящиками золотой валюты для сионистского банка, пока не вышел приказ о ликвидации этого банка. Чем объясняется этот интерес Америки к еврейским колониям в Палестине, мы не знаем, во всяком случае, он находится в связи с тем, что с 1908 года Америка посылает в Константинополь уже третьего посла-еврея. После того, как стало известно, что в Палестине готовится погром, александрийский комитет помощи беженцам послал президенту Вильсону обстоятельную телеграмму с просьбой о защите — о защите «не жизни, не достояния, а той идеи, выражением которой служат наши колонии». Капитан крейсера «Tennessee» телеграфно подтвердил серьезность положения. Вильсон и особенно Брайан, бывший тогда статс-секретарем, приняли меры быстрые и энергичные. Было произведено давление не только на Порту, но и на германское посольство в Вашингтоне. Тогда массовые изгнания прекратились, погромную литературу убрали, ликвидация банка была отложена, и восстановилась более или менее нормальная жизнь.

Это, однако, не значило, что отменена государственная опала, объявленная сионизму. Прекратились только массовые высылки, но изгнания отдельных деятелей продолжались. Изгонялись из Палестины люди глубоко лояльные, искренне преданные Турции, принявшие оттоманское подданство, окончившие турецкий университет — изгонялись только за то, что они сионисты. Эта политика была перенесена и в Константинополь. Там сионисты еще с 1909 года издавали большую ежедневную газету на французском языке «Le Jeune Turc» [271] , которая честно и ревностно защищала оттоманские государственные интересы. Младотурецкое правительство неоднократно

проявляло свою признательность этой газете. Но весною 1915 г. правительство потребовало под угрозой закрытия, чтобы «Le Jeune Turc» напечатал от имени редакции статью против сионизма. Редактор ответил, что он согласен поместить что ему пришлют и даже готов отказаться от ответа в защиту, но печатать статью против сионизма от своего имени он не может. Тогда угроза была исполнена и газету закрыли. Насколько мне известна история печати — это первый случай кары не за то, что газета пишет, а за то, что она не пишет. Вскоре после этого константинопольский представитель сионистской организации был уведомлен о том, что он должен оставить Турцию, иначе его вышлют. Он был хорошо известен лидерам младотурецкого комитета как испытанный друг Турции; он пользовался поддержкой и покровительством американского посла. Но ничто не помогло, и он вынужден был уехать. После этого доктору Руппину, главе сионистского бюро в Палестине, было предъявлено требование оставить эту должность. Выслать его сразу не решались, так как он германский подданный. Он подал в отставку и остался в Палестине в качестве частного лица. Но и с этим правительство не могло примириться, и прошлой осенью д-р Руппин, несмотря на свое германское подданство и заступничество германского посла, был выслан из Палестины. Этот последний пример окончательно устраняет все толки о том, что высылали людей, подозреваемых в сочувствии к Англии и ее союзникам. Высылали людей, обвиняемых в сионизме.

271

«Младотурки» (франц.).

Некоторые неисправимые оптимисты, не желая отказаться от иллюзии «еврейско-турецкого братства», пытались ухватиться за то, что, в конце концов, «в других странах с нами обходились гораздо хуже, чем в Турции». Оставим в стороне нравственную ничтожность этого довода, построенного на убеждении, что люди, привыкшие к ударам хлыстов, не имеют права обижаться за простую пощечину. Но и с чисто практической стороны дело совершенно не в том, удалось ли туркам устроить резню евреев в Палестине, и даже не в том, хотели ли они этого. Политическое отношение наше к Турции, вообще к кому бы то ни было должно определяться не чувствами раздражения или обиды, а исключительно отношением Турции к национальным идеалам еврейского народа. 33 года безрезультатной дипломатии и 2 года войны доказали, что это отношение отрицательное. Турецкое правительство — старое и новое — не желало и не желает образования еврейской национальной силы в Палестине. Бесполезно им доказывать, что развитие местных национальностей ведет к усилению всей империи: это не совпадает с их государственной теорией, и они еще недавно предпочли потерять Македонию и Албанию, чем пойти на уступки по линии Nationalitatenstaat'а. Бесполезно уверять их, что приток евреев обогатит Палестину и всю Турцию: они готовы верить этому, но ответ их ясен: не хотим ни вашего меду, ни вашего жала. То, что произошло в Палестине, важно не потому, что были допущены жестокости, а потому, что эти события окончательно доказали принципиальное нежелание турецкой власти допустить развитие еврейской колонизации в той стране, в которой мы, евреи, желаем развивать свою колонизацию во что бы то ни стало.

Вывод отсюда ясен: турецкое правительство, терпевшее сионизм под давлением капитуляций, воспользовалось отменой капитуляций, чтобы объявить сионизму войну. Людям со здоровым чувством собственного достоинства осталось одно: ответить на вражду враждою; людям, со здоровым восприятием действительности осталось одно: связать свою судьбу с врагами своего врага.

В статье капитана Трумпельдора рассказано, как и почему из мысли о еврейском боевом легионе для участия в борьбе за Палестину получился отряд другого размера и характера. Никого из нас, сторонников этой мысли, александрийский отряд не удовлетворил; мы продолжали свои попытки добиться создания еврейского легиона в полном смысле этого слова и еще не считаем эти попытки законченными. Их история будет рассказана когда-нибудь впоследствии. Но если александрийский отряд явился далеко не полным выражением нашей идеи, он все же был делом смелым и правым; он был единственным активным шагом еврейского народа за все время войны; он принес еврейскому имени честь, — и близкое будущее докажет, что он красиво и сильно подвинул сионистскую идею на шаг ближе к осуществлению.

Лондон

Несомненно, публикация этой книги в России была большой поддержкой Жаботинскому — здесь достаточно обратить внимание на процитированное в предисловии Чуковского письмо могилевских евреев, выразивших готовность вступить в еврейский палестинский отряд.

И не вина Чуковского, что выход этой книги в России совпал с началом смутного революционного времени, и бурная политическая жизнь существенно уменьшила ее резонанс. А позднее, уже при советской власти, она очутилась в самом глухом спецхране, и Чуковский даже не упомянул о ней в письме к Марголиной.

Да и сам он оказался далеким от тех высот, на которые поднялся перед революцией, из влиятельного критика он стал «бывшим», которого даже в число «попутчиков» зачисляли крайне неохотно. Революция переломила его жизнь надвое, и для достигшего середины жизненного пути сорокалетнего Чуковского наступал период, если так можно выразиться, второго рождения — ему приходилось заново искать свое место в литературе при новой власти, но это тема особого разговора.

Старые знакомые по Одессе с трудом узнавали его. В этом смысле характерный эпизод — одна из последних записей в дневнике Чуковского с упоминанием Жаботинского и других его знакомцев одесских лет, среди которых, как оказалось, был поэт Х. Бялик: