Чижик – пыжик
Шрифт:
Конечно, я бандит — чего прибедняться?! Но уж слишком ему хотелось высоты, а без меня карабкаться очень долго, игра успеет надоесть.
— Предлагаешь мне работать под твоим руководством?
— Руководство будет совместное, а заправлять будешь ты. Я просто физически не успеваю влезать во все. Основываем акционерное общество закрытого типа: я, ты, моя жена, твоя жена. Все пополам. Мои бабки, советы и решение проблем, твоя работа.
— Сколько ты денег вложишь? — поинтересовался он уже тоном предпринимателя.
—
— А как Вэка на это посмотрит?
— Как скажу, так и посмотрит.
— А я думал, что он главный, — удивился Алик.
— Мне лишний понт ни к чему. Кому надо, тот знает, что хозяин в городе и области я.
— А не губернатор? — насмешливо спросил он.
— Губернатор тоже приятно заблуждается. Только его дочка будет работать в нашей с тобой фирме директором по связям с общественностью, рабочий день — ненормированный. Время от времени она будет устранять неувязки между нашими и государственными интересами.
— Да, здорово! — почесал он репу и вдруг скривился, насторожившись: — А может, ты таким образом на моего батю выходишь?
— Зачем? Хочешь быть бедным — будь им. Желающих разбогатеть, как говна, сами предлагают свои услуги, — ответил я.
— Да, народ в последнее время скурвился, — горько заявил Варваринов.
— Скурвился он давно, только раньше негде было приложить свои таланты.
— Хорошо, если будет так, как ты говоришь. то я согласен, — упал он, добитый моральным падением народных масс.
Мы обговорили технические детали, потом обмыли соглашения коньяком, довольно поганым.
— Цены теперь, конечно, снижать не буду, — пообещал Алик. — Мы свое на крупном опте возьмем. Особенно, если поможешь побыстрее деньги через банк протаскивать, а то пока дождешься платежки…
— Я думаю свой банк открыть. Я тебя нет знакомого специалиста в директора, молодого, с головой?
Шлема предлагал мне своего кореша. Но доверия ему больше нет. Да и глупо сосредоточивать все в одних руках. Пусть каждый взрыхляет свой участок моей нивки: Шлема — один, тесть — другой, Вэка — третий, Варваринов — четвертый, банкир — пятый.
— Есть, — ответил Алик. — Муж подруги моей жены. Он заведует отделением сбербанка, но хочет свое дело открыть. Предлагал мне, — Варваринов развел руками, — не те возможности, все деньги в деле крутятся.
В нашей стране бюро по трудоустройству — знакомые. Кстати, проколы бывают реже, чем в государственных конторах.
— Сведи нас.
— Сделаем.
Выходя из «Звезды», я остановился перед будкой и спросил:
— Однокашник, знаешь, почему коза всех хуже?
— Нет, — ответил он.
— У нее пизда снаружи. Кто захочет, тот и выебет, — открыл ему тайну. — Догоняешь, к чему я это спросил?
Он промолчал.
— К тому, что стою и думаю, выгнать тебя с работы или нет? Намек понял? — и кинул ему на прощанье: — Алямс-тралямс!
Он снова промолчал. Засунул указательный палец за воротник и провел, будто ослаблял удавку. Так-то, помнить надо, что место твое — в шестерках. Рожденному хуй сосать не дадут ебать.
Варваринов выполнил обещание, через несколько дней мы встретились в кабаке втроем: я, он и муж подруги его жены. Постоянно поправляя очки в тонкой золотой оправе, заведующий отделением сбербанка долго и нудно расспрашивал меня, уточнял детали. Осторожный, сука. Наверное, таким и должен быть банкир. Мои условия ему понравились и вскоре в городе появился первый негосударственный банк — Толстожопинский коммерческий. Семьдесят пять процентов акций принадлежали мне, пять — банкиру, а остальные разошлись по мелочи среди областной верхушки.
Как в ивановском колхозе Ебут девок на навозе. Их ебут, они пердят — Брызги в стороны летят!Рынок Толстожопинска каким был три года назад, таким и остался — шумным и вонючим. Правда, стало больше товаров, шашлычных и нищих. У входа сидела та самая ебанашка среднего пола, рекламировала денатурат. Я по традиции кинул ей купюру. Жена удивилась, потому что знает мой жизненный принцип: на хуй нищих — бог подаст. Что поделаешь, рынок — такое место, где надо кого-нибудь наебать, а в этом деле не помешает подкормить удачу.
Я быстро протащил Иру мимо рядов, заваленных барахлом. В доме больше нет места для шкафов, которые она до отказа набивает тряпками. Почти каждый день слышны ее радостные крики: нашла одежку, купленную когда-то давно и забытую. Мы подходим к продуктовым рядам, начинаем затариваться. Домработница боится сюда ходить, Толя сегодня выходной, поехал на «вольво» в деревню к приболевшей матери, а Ирку одну нельзя сюда запускать: обязательно всучат ей отборнейшее говно и забудет купить самое необходимое.
В Карабахе азеры с хачиками воюют вовсю, а здесь стоят рядышком, наебывают славян, отстраивающих им разрушенное войной и землетрясением. Летом восемьдесят девятого азеры порезали из-за баб двух местных парней. Те собрались и немножко погоняли зверье. Мои спортсмены тоже принимали участие. Били курчаво-курносых всех подряд, а потом уже разбирались, какой национальности. Где-то с месяц после этого зверье стояло на рынке с табличками во всю грудь, на которых, чтобы опять не перепутали, толстыми буквами было написано: лезгин, осетин, ингуш… Дружба народов — дело толстое.