Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
Члены русской секции Союза писателей Казахстана не обиделись. Они и не то слышали.
Полгода назад герой нации, овеянный славой за бесстрашие при обороне Москвы, автор нескольких известных книг, остановил в вестибюле Союза писателей прозаика Мориса Симашко:
– Симашко, ты еврей?
Морис Давидович, кроме того что, и в самом деле еврей, еще и хороший писатель. Он много чего слышал о проделках фронтовика и все же к вопросу был не готов. Почему и промолчал.
Четверть часа спустя на выходе из здания перед Симашко вновь вырос герой казахской нации.
– Симашко,
Морис Давидович подчинился.
– Не переживай, – успокоил писателя фронтовик. – Карл Маркс тоже был еврей.
Раха получил новую квртиру. Работает он много, книги выходят у него без задержки, в несколько лет писатель наверстал обман со сберкнижкой и Маркиза перестала на него серчать. Продолжал ли и далее он ее поколачивать – неизвестно. Теперь Маркиза больше говорит о мебели, хрустале, коврах, о том, что быть женой писателя нелегко.
Маркиза приоделась, понацепляла на себя висюльки с камешками и сейчас ее принимают в писательских домах как свою.
Дети от первого мужа Алик и Лора выросли в благополучных людей.
Алик учился в начальных классах с Большим и Шефом, по их дорожке не пошел и закончив исторический факультет пединститута, заделался комсомольским активистом, сейчас инструктор Калининского райкома партии. Женился, имеет дочь.
Лора проучилась год на игровом факультете ВГИКа в мастерской
Герасимова и Макаровой, перевелась с игрового и окончила институт киноведом. Сейчас работает в институте литературы, публикует в республиканских газетах статьи о казахском кино. Не замужем.
– У Алика в школе была кличка "Поп – толоконный лоб". – вспоминал
Шеф.
Алика я несколько раз видел. Действительно, "толоконный лоб", – фитиль угрюмый.
Лора, говорит мама, умная девушка. Маркиза много рассказывает о дочери. О том, как в Москве за ней ухаживали писатель, лауреат
Ленинской премии, известный кинорежиссер из Грузии и еще какой-то узбекско-татарский гений из Ташкента. Всем им Лора дала от винта. В
Алма-Ате ей тоже нет отбоя от местных, но Лора и здесь держит марку.
Маркиза ворчит на дочь, недовольна богемным образом жизни Лоры.
Много, мол, времени посвящает друзьям, которые, по ее словам, только и делают, что собравшись на квартире первого мужа, курят и ведут пустые разговоры.
Мама не раз встречалась с Лорой и не одобряла нападок Маркизы на дочь.
– Людям искусства нужна пилосопия, – объясняет мама Маркизе. – и
Лора шестный девушка.
Лору я ни разу не видел и мне немного трудно понять, как дочь
Маркизы исхитрилась поступить в единственный в стране институт кинематографии. Там точные знания не нужны, ВГИК далеко не Физтех, но это фирма с именем..
Маркиза рассказала и о том, как хвалит дочку Олжас Сулейменов.
Матушке мнение Сулейменова нравится и она говорит: "Вот видишь!".
Знающие люди про поэта говорят: "Олжас ни с кем не ссорится и всех хвалит".
Человеку со счастливой внешностью сильно повезет, если природа вдобавок одарит его и учтивостью. Саток рассказал мне историю знакомства Кунаева с Сулейменовым.
Динмухаммеда Ахмедовича. Юсупов уйгур, мало того, когда-то он и
Кунаев учились в одной школе, жили по соседству. Шагая по пустынным улицам Москвы, Динмухаммеду Ахмедовичу было что вспомнить, а с поломкой машины и вовсе он вовсе призадумался: с чего это в последнее время мне так сильно не везет? И надо же было такому случиться, чтобы именно в этот момент по Москве бежал по своим делам куда-то Олжас Сулейменов. Поэт учился в литинституте и с ранья торопился, как сказал Саток, навстречу судьбе.
Встреча в безлюдном московском переулке нос к носу с Олжасом в момент встряхнула Кунаева. Поэт обнял Динмухаммеда Ахмедовича, порекомендовал не унывать, руководитель расчувствовался.
…У Сулейменова вышел сборник "Определение берега". Название – заявка. "Притворяется лондонским дождь…". Плясать надо от печки.
Определение берега – выбор точки отсчета.
Максим Горький в разговоре с Лениным заметил: "Писать прозу намного трудней, чем стихи".
"В эти годы шумно объявил о себе Олжас Сулейменов. Мне всегда было в радость узнавать о растущей популярности поэта. В то же время не имею оснований считать себя отъявленным поклонником
Олжаса Омаровича. Меня коробило и коробит его перманентная готовность сменить письменный стол на вельможное кресло. Что-то в этом есть от неуверенности в себе, как в литераторе. А может быть, – что вернее всего, – и тут наша национальная черта – чинопоклонство – сыграла неумную шутку с поэтом?
Не Олжас первый, не он последний, кто маялся и мается в раздумьях что лучше: быть литературным или еще каким другим начальством, или сгорать дотла, как на то велит огонь призвания? Мне известны менее одаренные, менее просвещенные витии, которые, тем не менее, сохранили верность призванию. У Олжаса, озаботившимся в свое время определением места и предназначения человека во Вселенной, присутствует неприкрытый мотив власти, постоянная страсть после краткого забвения гальванизировать к себе внимание общества. Отсюда стремление поспеть повсюду, поспешать всегда впереди паровоза, что граничит, а порой и переходит в вездесуйство".
Заманбек Нуркадилов. "Не только о себе".
Если это так, то одаренность поэта легче всего поверять тем, как он пишет прозу. "Аз и Я" не совсем проза. Но и не стихи. Люди говорят, что в книге немало крамолы, глубоких мыслей. Вполне может и так. Как бы не любили родители поэта, восторг почитателей книги мне разделить не по силам. Как и в случае с книгами Есентугелова,
Ауэзова – на меня со всех сторон поперло мыркамбайство и, хоть убейте, – ничего с собой поделать не мог.
С Карашаш обсуждаем шум вокруг книги.