Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
– Ощущение, что это не роды, а неуклюжая попытка зачатия. – сказал я. – По-моему, если она и интересна для кого-то, то только тем, о чем написана. Не знаю, но кажется, что парнишка капитально испохабил тему.
– Детка, я с тобой на сто процентов согласна.
Мне кажется, что Карашаш тоже не читала "Аз и Я".
– Ай, закройте рот! – одернула нас матушка.
– Мама, не лезь.
– Олжаса не трогайте!
– Татешка, – я показал пальцем на маму, – видите, как она любит
Олжаса… Она говорит про себя какая она прямая и объективная, а заговорили о Сулейменове, вскипела, как будто он ей сын родной.
– Правда…
– У Олжаса есть стихотворение, – продолжал я, – "степь моя, айналайын". Слыхали?
– Даже читала.
– Айналайын по-казахски – дорогой, дорогая. Так?
– Так.
– Теперь ответьте, не выворачивает ли вас наизнанку от "степь, моя дорогая"?
– Ай! Замолчите! – мама грозно смотрела на меня.
– Не мешай нам, – Карашаш хорошо понимала меня.- Детка, ты молодец! "Степь моя, айналайын"- это даже не смесь нижегородского с этим… Как его? Забыла… Это убожество.
– Ты что понимаешь? – мама развернула взгляд на Карашаш. – Почему нельзя говорить "степь моя дорогая"?
– Дорогая может быть только Шаку-апай, или Леонид Ильич, но не степь. Твой Олжас…
– Заткни рот! – матушка отступала с неохотой. – Мало ли что…
– Да ладно тебе. Никто ведь не узнает, о чем мы тут говорим.
Карашаш поменяла квартиру и развелась с Асланом. Она работает главным редактором кинематографического журнала. По новой вышла замуж и тоже за писателя.
Шум вокруг "Аз и Я" поутих. Но дело сделано. Выход в Историю у
Сулейменова состоялся.
В энергетике, как и в сочинительстве, нулевая точка тоже фундаментальное понятие.
Рассказ об эксергетическом методе Озолинг обычно предваряет оговоркой о точке отсчета. Говоря об эксергии химических соединений, он отталкивается от литосферы, переходя к тепловой эксергии, предупреждает: "Температуру окружающей среды мы условились принять равной 25 градусам Цельсия". Произвол в выборе отправного показателя у И.Х. не приводит к неожиданным результатам – все расчеты у него, как правило, в пределах допустимой погрешности. Единственно, с чем
Озолинг обращается аккуратно, так это с энтропией, и то, наверное, не потому, что она стремит свое непрерывное движение к бесконечности, как ей заблагорассудится, а потому как она не всем, в том числе и И.Х., до конца, как, скажем та же температура, понятная вещь.
Энтропия – функция вероятностного состояния. Если раскрывать содержание определения так, как оно выглядит, то, памятуя из математики о том, что такое функция, можно сделать вывод, что энтропия есть не свойство вещества, а канал прямой связи между состояниями вещества. Связи между какими-то событиями. Между тем в расчетах котельных установок функция вероятностного состояния теплотехниками особо не выделяется, значение ее в вычислениях примерно такое, как и у обязательного к учету, рядового поправочного коэффициента.
В "Неделе" прочитал статью московского физика об энтропии.
Москвич выстраивает аналогию: "Энергия растворяется, деградирует, примерно так же, как каждый из нас в отдельности, как и все человечество". Теплофизик намекает, деградация – вещь необратимая и под конец весело заключает: "Вообще-то на наш век энергии хватит, так что может и не следует сильно тревожиться ростом энтропии и общей деградацией человечества". Дескать, нет оснований воспринимать сравнение буквально, процессы эти разные, мало того, параллельные, и еще неизвестно пересекутся
И.Х. часто упоминает и об осмотическом давлении. В переводе с греческого "осмос" – толчок. Решающее свойство осмоса – всепроникающий характер. Осмотическое давление ощущается повсюду, оно не останавливается перед любой преградой. Помимо обычного, прямого, осмоса, существует в природе и обратный осмос.
Связь между приближением завершения Истории и возрастанием энтропии для алармистов не предмет споров. Для них плохо, что ощущения не поддаются внятной формулировке. Отсюда и незадача: как лучше довести до людей тревогу за человечество. Потому они и говорят с народами и правительствами на понятном обывателю языке, на языке цифр. Алармисты утверждают: органического топлива на Земле хватит едва ли на сто лет; атомные электростанции хорошо себя зарекомендовали во Франции, Японии, США и Советском Союзе, но опять же природные запасы урана при современных темпах развития ядерной энергетики рассчитываются приблизительно на те же сто лет; не зарегулированных, пригодных к строительству на них крупных гидроэлектростанций, рек осталось не так много. Солнечные, ветровые и прочие альтернативные источники это не большая энергетика, – экзотика.
Чокин не алармист, но тоже говорит о нарастании напряженности мирового топливно-энергетического баланса. Группа Кула Аленова выдает прогноз: "Развитие энергетической базы в Казахстане проходит под знаком "плюс"; нарастание негативных тенденций наблюдается в сфере потребления". Никого нельзя заставить экономить энергию. Хотя все понимают: экономия энергии на фоне зловеще огромного роста производства теплоты и электричества не выход.
И все потому, говорит Аленов, что никто не знает сколько для полного счастья человечеству нужно энергии.
Алимжанов с директорского места в бюро пропаганды отправил на пенсию и Ислама Жарылгапова. Писатели удивились: Жарылгапов – личность внеразрядная; глубоко ошибался тот, кто считал нашего соседа человеком знания. Сила Ислама не в знаниях, – в неукротимом характере.
Алимжанов намного моложе Жарылгапова, но калач тертый и преотлично знал, что можно ждать от нашего соседа. Знал и отправил
Ислама на пенсию.
Сосед наш рассердился и отбил секретарю ЦК КПСС Суслову телеграмму на трех машинописных страницах. Содержание ее сводилось к описанию стиля руководства Алимжановым казахскими писателями, взглядов и позиции первого секретаря Союза. Но не только. Сосед помимо того, что знал, чем даровито ценен тот или иной литератор, находился в курсе всех, больших и малых, человеческих слабостей любого мало-мальски заметного члена Союза писателей Казахстана.
Писатели Казахстана у него на учете, имена и фамилии членов Союза – всего около трехсот человек – занесены в личный список, отпечатанный в пяти экземплярах. Дядя Ислам шел красным карандашом по литераторам в алфавитном порядке и выносил на полях против фамилии писателя диагноз: "законченный алкаш", "бабник", "осведомитель КГБ". Для особо крупной дичи он и вовсе не скупился на характеристики.
Естественным полагать, что и про Алимжанова у него имелось загодя развернутое мнение.
Дядя Ислам не стесняется обсуждать дела в Союзе писателей, в стране и мире и по телефону. Знает, что могут прослушивать, и говорит, что думает. Когда разговор затягивается и тетя Бигайша зовет к столу, он вежливо предлагает собеседнику прерваться: