Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
В пивняке у "Целинного" видел Меченого. Омаров заметил меня, допил пиво и поспешил исчезнуть. Меченый примерно знает, на что я способен. Почему тогда он боится меня?
Осенью 1980-го крякнул Соскин. Нашли его мертвым в подъезде чужого дома. Ничего неожиданного в смерти Соскина окружающие не находили. Пил он, будь здоров. Правда, если оглядеться кругом, пьющих круглосуточно, кроме Соскина, навалом. Не все они умирают от пьянства.
Ибрагим Сайтхужинов получил майора и переведен в Джамбулское областное управление. Не работает в Советском
Где он теперь, не знаю. В запальчивости мама, если и фантазировала, то не шибко. Следователя Советской райпрокуратуры Рыбину подловили на взятке и посадили на семь лет. Ее бывший начальник Мухамеджанов пошел на повышение, стал первым заместителем прокурора города.
В 1984-м и его посадили, по громкому в те времена, делу "Антиподы".
В марте 81-го мама позвонила заместителю заведующего отделом пропаганды ЦК Мукану Мамажанову и попросила помочь с переизданием переводов Куприна, сборника персидских сказок "Плутовка из Багдада" и романа Степанова "Семья Звонаревых". Мукан Калибекович до перехода в ЦК работал в Гокомиздате, сам немало перевел художественных книг и нашего отца знал неплохо.
Мамажанов сказал маме, чтобы от имени папы мы составили заявление на имя секретаря ЦК по пропаганде Камалиденова и опустили его в ящик для писем на входе в Центральный Комитет партии со стороны улицы Мира.
– Заявление попадет к нам в отдел, а там, чем могу, тем и помогу,
– пообещал замзавотделом.
В новом здании ЦК три парадных подъезда. Один с улицы Сатпаева, центральный, остальные два с улиц Фурманова и Мира.
Ящик для писем трудящихся стоит в междверном пространстве парадного входа в ЦК. Я потянул на себя дверь, навстречу мне вышел мент. Я показал конверт с заявлением, охранник кивнул. Я уже опускал конверт в ящик, как мент встрепенулся, подбежал и попросил дать ему письмо. Он пощупал конверт и снова кивнул: можно опускать.
Мамажанов помог с переизданием перевода "Молоха" Куприна и еще одной вещи. Остальные переводы пробить было трудно и ему. Но дело не в этом. А дело в том, что в тот день я кое-что узнал о технике движения писем трудящихся наверх.
Я шел от ЦК к трамвайной остановке по Байсеитова. На Курмашке
(улице Курмангазы) сворачивал к остановке через косые дворы. У первой каменной двухэтажки стояли Уран, и еще другие (сейчас не помню кто именно) мужики. Один из них, в черном пальто, стоял спиной ко мне. Центровские освежались шмурдяком. Я молча поздовался с
Ураном и другими, как кто-то из них, узнав меня, стукнул по плечу стоявшего лицом к подъезду мужика в черном пальто.
Мужик обернулся и это был Искандер.
– Давно откинулся?
– Недели три как.
Мы смотрели друг на друга и молчали. Что говорить-то? Махмудов все понимал не хуже меня. Но что-то надо говорить и Искандер сказал:
– Ладно… Я вернулся… Теперь все они ответят за Нуртасея.
Я промолчал. Хотел сказать, что, по подлинному счету, не его это дело. Никто никому ничего
За неделю до похода к цэковскому подъезду встречался я и с
Коротей. Пришел он в субботу и свистнул мне в окно.
Разговаривали на скамейке у подъезда.
– Даль умер, – не успел я присесть, как с испуганными глазами сообщил Володя.
– Какой Даль? Актер что ли?
– Ага. Олег Даль.
– Он, что твой друг?
– Да нет… – Коротя смешался. – Какой он мне друг?
– Так какого ж… – Я не сдержался. – На х… мне обосрался какой-то Даль?
– Извини, Бек.
"Все ложь, пиз…ж и провокация. – я разговаривал сам с собой.
–
Ты теперь понял, что ни х… не стоишь? То-то же… Вовка тут ни причем. Зря я на него так. Он друг Шефа, но не более того. Дружба что? Выдумка, миф".
– На годовщину кто приходил?
– Пришли старики, родственники.
– Из наших никого не было?
– Каких еще наших? Смеешься?
– Да-а… – вздохнул Коротя.
В лаборатории помимо Марадоны и Терезы Орловски работают другие новенькие. Томирис и Карина. Нехорошо воевать с женщинами, но ничего с собой поделать не могу. И та, и другая действуют на нервы. Томирис
– жеманством, болтовней невпопад, Карина тем, что мажется и пудрится какой-то вонючей парфюмерией. От ее макияжа в комнате стоит амбре, от которого першит горло и слезятся глаза. Я попросил Надю Копытову:
– Скажи Карине, чтобы перестала марафетиться. Дождется, что в ответ я начну пускать Першинги.
– Бедный… Они тебя доведут. – Надя побежала к Карине:
"Перестань чем попало мазаться!".
Карина лаборант-машинистка, ей 23 года, приехала из Рудного. Ее муж учится в алма-атинской школе милиции.
Раза два я сделал ей замечание уже не из-за парфюмерии. Салажка вместо того, чтобы делать правильные выводы, не унималась. Когда в третий раз я попросил ее не лезть в разговоры старших товарищей и услышал от нее: "Позорник!", то по-настоящему вышел из себя. Она ненадолго притихла, но оправившись от моей брани, продолжала огрызаться.
На то и коллектив, чтобы перевоспитывать человека. Получится не получится, но пытаться надо.
Томирис на год моложе меня, не замужем. Ее, как и Карину, я шугаю каждый рабочий день. Зашугал настолько, что однажды Томирис молча поставила мне на стол пузырь "Русской".
– Это еще что такое?
– Марадона сказала, что путь к сердцу Бектаса лежит через бутылку.
– А ну пошла в сраку!
Может Марадоне со стороны и видней, но упрощать не по-товарищески. Тем более, что она и некоторые другие комсомольцы называют меня наставником молодежи.
– Марадона, – я обратился с вопросом, – что это значит "путь к сердцу Бектаса лежит через бутылку"?
– Что разве не так? – Марадона смеется.
– Как тебе сказать…
– Да не мучайся.
– Это совсем не так.