Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
Литература, как бы я на нее не грешил, прежде всего – способность сочинять, придумывать жизнь. Из-за чего я и буксовал девять лет назад, не понимая, что здесь мне ловить нечего. Я не художник. Тогда кто? Вот это уже не важно. Галина Васильевна наделила меня уверенностью, что умение упорядочивать хаос в собственном сознании уже само по себе кое-что, что когда-нибудь да пригодится. Вообще, вредно к чему-то непонятно новому для тебя относиться серьезно.
Потом ведь еще не вечер.
Правильно говорила мама в августе 60-го: "Не
Главное оружие мамы – способность упрощать сложности, низводить их до уровня "фуй" или "фи". Ей не откажешь и в иррациональности, на которой возможно и покоится ее убежденность, что в жизни возможно все.
Все же откуда приходят решения, сама мысль, что возможно все?
Почему я удивился? Это же элементарно.
…Я позвонил в Алма-Ату.
– Мама, все в порядке. Завтра утром вылетаю домой.
– У меня для тебя новость. Сегодня Аблай был в редакции
"Простора". Разговаривал с заведующим отделом…Хвал, хвал…
Заведующий сказал, что очерк напечатают в октябрьском номере.
Адвокат Доктора сказала, что заявлением в суде о намерении убить
Надю Русакову брат усложнил собственную участь. Признание, после которого дело отправлено на доследование, означало, что следствию предстоит перквалифицировать хулиганку в покушение на убийство, что почти одно и то же что и реальная мокруха.
Тюремщик со стажем, каким был Доктор, не мог не понимать, чем ему грозило признание. Неужто он и вправду испугался Большого так сильно, что решил спрятаться от него надолго, или и в самом деле сказал то, что творилось у него внутри только с тем, чтобы доказать
Наде, как сильно она его достала?
Или дело совершенно в другом?
Цепь последующих событий показала, что поступок Доктора, чем бы он ни был в действительности вызван, безотносительно его желаний, в сущности был предопределен. Короче, опять ничего не понять, но если обратиться к фразе "так надо", все становится на свои места..
Между тем я и сам по воле Кэт попал в положение Доктора.
Более избивать, тем более, пырять ножом, я не собирался. Я умолял подругу вернуться на исходные рубежи, ревновал ее к Гуррагче и не находил себе места. Прямых фактов ее прелюбодейства у меня не было.
Кэт сидела напротив меня и разговаривала с монголом. Гуррагча и она при мне не шептались, обменивались между собой обрывками фраз.
Складывалось впечатление, будто взаимопонимание у них достигнуто еще на стадии каких-то тайных от меня, сепаратных переговоров.
Пол-беды в том, что близость с ней превратилась для меня в событие республиканского значения. Хуже всего то, что она уходила прочь от прямого разговора.
О том, чтобы исподтишка наказать Гуррагчу я как-то не подумал. Не потому, что он мне нравился. Мне он был невыносимо противен. Нет.
Вот не знаю от чего, но о причинении вреда монголу мысль не приходила.
Между тем подошла к концу
– Бек, Иоська меня обманул, – пришел жаловаться на дознавателя
Розенцвайг.
Добросовестно исследовав обстоятельства яшиной попытки хищения, майор Кожедуб пришел к выводу: дело надо закрывать. Ким, прознав о намерениях следователя, сказал Розенцвайгу: "Следак просит полторы тысячи".
Дело житейское, по простоте душевной Яша спросил Кожедуба:
– Вам передали?
Майор насторожился.
– Что передали?
– Ну… – Розенцвайг для приличия замялся и немного вложил
Иоську.- Наш общий знакомый Ким должен был вам кое-что передать…
Кожедуб хоть и дуб, но чтобы поднять войдон в РОВД, много ума не надо. Иоська бегал по райотделу пригнув голову и причитал: "Кого мне эти гады Кенжик и Бек подсунули?".
Позвонил Кенжик.
– Бека, ты говорил мне, что Яша мужик железный…
– Я и сам так думал.
Розенцвайг полагал, что походы в ресторан заменяют наличные.
Иоська так не считал, но вслух о вознаграждении не говорил и более того, постоянно молол, что в Советском РОВД все, кроме него, берут на лапу. Яша не мальчик и естественно понимал, почему Ким серчает на взяточников. Да и денег жалко, тем более, что окончательно догадался, что он никакой там не расхититель социалистической собственности, а обыкновенная жертва андроповских жерновов.
Яша не унимался, Ким деньги ему вернул и взял с меня обещание в дальнейшем, если за кого и просить, то только за надежных, непременно железных нарушителей закона.
Матушке я не рассказал чем дышит институтский Эйзенхауэр, так же как и поостерегся вкладывать Кима. Невзначай она могла использовать сведения о корейце для шантажа. Но с кем-то надо поделиться переживаниями, вот я и посвятил в них Мулю и Ушку.
Таня посмеялась и попросила поподробней рассказать о Киме. Муля возмущался:
– Говорил тебе, не связывайся с Завмагычем. Еврей на деньгах всегда проколется.
– Муля, как считаешь, положена мне компенсация?
– Ко-онечно.
– Вот пойду и сниму еще денег у Яшки.
– Обязательно сними. Не лопухайся.
Так просто после Кожедуба с Кимом с Яшки деньги не снимешь.
– Яша, ты не займешь мне еще пятьдесят рублей? – упростил я процедуру.
– Для тебя Бек, всегда пожалуйста. – Розенцвайг открыл сейф. – С возвратом можешь не торопиться.
– Хороший ты мужик Яша, – чистосердечно признался я.
Должен я ему уже больше ста рублей. Ничего страшного – от него не убудет. Да не ослабеет рука расхищающего.
Завтра понедельник, в предписании велено прибыть в райисполком к восьми утра. "Эх-ма, тру-ля-ля! Не женитесь на курсистках! Они тонкие как спички!". Что она со мной делает! Вот завтра уеду, она без меня окончательно потеряет и выдержку, и стыд.