Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
Кэт сидела напротив меня и разговаривала с монголом. Гуррагча и она при мне не шептались, обменивались между собой обрывками фраз.
Складывалось впечатление, будто взаимопонимание у них достигнуто еще на стадии каких-то тайных от меня, сепаратных переговоров.
Пол-беды в том, что близость с ней превратилась для меня в событие республиканского значения. Хуже всего то, что она уходила прочь от прямого разговора.
О том, чтобы исподтишка наказать Гуррагчу я как-то не подумал. Не потому, что он мне нравился. Мне он
Вот не знаю от чего, но о причинении вреда монголу мысль не приходила.
Между тем подошла к концу история с яшиной попыткой хищения казенного имущества.
– Бек, Иоська меня обманул, – пришел жаловаться на дознавателя
Розенцвайг.
Добросовестно исследовав обстоятельства яшиной попытки хищения, майор Кожедуб пришел к выводу: дело надо закрывать. Ким, прознав о намерениях следователя, сказал Розенцвайгу: "Следак просит полторы тысячи".
Дело житейское, по простоте душевной Яша спросил Кожедуба:
– Вам передали?
Майор насторожился.
– Что передали?
– Ну… – Розенцвайг для приличия замялся и немного вложил
Иоську.- Наш общий знакомый Ким должен был вам кое-что передать…
Кожедуб хоть и дуб, но чтобы поднять войдон в РОВД, много ума не надо. Иоська бегал по райотделу пригнув голову и причитал: "Кого мне эти гады Кенжик и Бек подсунули?".
Позвонил Кенжик.
– Бека, ты говорил мне, что Яша мужик железный…
– Я и сам так думал.
Розенцвайг полагал, что походы в ресторан заменяют наличные.
Иоська так не считал, но вслух о вознаграждении не говорил и более того, постоянно молол, что в Советском РОВД все, кроме него, берут на лапу. Яша не мальчик и естественно понимал, почему Ким серчает на взяточников. Да и денег жалко, тем более, что окончательно догадался, что он никакой там не расхититель социалистической собственности, а обыкновенная жертва андроповских жерновов.
Яша не унимался, Ким деньги ему вернул и взял с меня обещание в дальнейшем, если за кого и просить, то только за надежных, непременно железных нарушителей закона.
Матушке я не рассказал чем дышит институтский Эйзенхауэр, так же как и поостерегся вкладывать Кима. Невзначай она могла использовать сведения о корейце для шантажа. Но с кем-то надо поделиться переживаниями, вот я и посвятил в них Мулю и Ушку.
Таня посмеялась и попросила поподробней рассказать о Киме. Муля возмущался:
– Говорил тебе, не связывайся с Завмагычем. Еврей на деньгах всегда проколется.
– Муля, как считаешь, положена мне компенсация?
– Ко-онечно.
– Вот пойду и сниму еще денег у Яшки.
– Обязательно сними. Не лопухайся.
Так просто после Кожедуба с Кимом с Яшки деньги не снимешь.
– Яша, ты не займешь мне еще пятьдесят рублей? – упростил я процедуру.
– Для тебя Бек, всегда пожалуйста. – Розенцвайг открыл сейф. – С возвратом можешь не торопиться.
– Хороший
Должен я ему уже больше ста рублей. Ничего страшного – от него не убудет. Да не ослабеет рука расхищающего.
Завтра понедельник, в предписании велено прибыть в райисполком к восьми утра. "Эх-ма, тру-ля-ля! Не женитесь на курсистках! Они тонкие как спички!". Что она со мной делает! Вот завтра уеду, она без меня окончательно потеряет и выдержку, и стыд.
Что делать?
Дай-ка я ей позвоню.
– Завтра уезжаю на сборы… Может встретимся на дорожку?
– Не могу, – сказала Кэт. – Гапон что-то пронюхал и весь день орет.
Подруга положила трубку.
Не хочет.
Что может пронюхать Гапон? Катя Козлова, она же радистка Кэт из
"Семнадцати мгновений весны", проговорилась от боли при родах. Наша
Кэт если и проболтается во сне, то заставит поверить в свое вранье не только узбека, но и меня.
Ставит рога и мужу, и мне. О каком стыде речь? Совести у нее нет.
На сборы уезжал с камнем на сердце.
…И надеюсь, что это взаимно.
Монтень утверждал: "Невозможно судить о том, счастлив человек или нет, пока он не умер". Что вкладывал он в понятие счастье, трудно сказать, его суждение сродни русскому присловью – смеется тот, кто смеется последним. Само собой, счастье по-французски должно отличаться от счастья по-казахски. Несмотря на то, что думаем мы все об одном и том же. Да нет. Не может быть, чтобы мы все думали об одном и том же. В свою очередь Зяма, рассуждая о подведении итогов, замечал: "Мужики, главное, чтобы было что вспомнить".
Иными словами, "моментом в море". И все дела.
Иногда кажется, беготня за достатком, признанием, существует всего лишь для того, чтобы мы позабыли о чем думали, мечтали каких-то десять лет назад. Детство и юность как катание на американских горках, зрелость – это уже не катание, не езда в незнаемое, а бесконечное и бессмысленное хождение из угла в угол, нечто такое, от чего, когда задумаешься нал происходящим с тобой, начинаешь медленно сходить с ума: "Неужели все зря? Но так не должно быть". . Не должно быть, потому что все что с нами происходит во взрослой жизни – это нечто иное как отправление, придуманных за тебя кем-то, механических обязанностей, подлинно животная жизнь.
Все же в том, что все зря, имеется свой смысл. Ибо, если бы в жизни существовала хоть какая-то тайна, то поход за ней напоминал бы принудиловку по выполнению какого-то плана, некоей целевой программы. В таком случае История, выходы в нее человека теряют привлекательнось, необходимость.
Но все же, даже если все напрасно, все равно человек рожден не непонятной миссии какой-то ради, а токмо для разгадки цели бытия.
Миссия у всех одна – жить, чтобы жить. Иначе быть не может. Для чего тогда радости и волнения? Из-за чего весь сыр-бор?