Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
За то, что ее могут поймать за руку, расколоть, если кто и беспокоился, то совершенно напрасно. Шарбану, не Яша Розенцвайг, и врет она так, как будто оттарабанила 25 лет на строгом.
Мама знала о проделках сестренки, но никак не реагировала, а что уж до моего предложения на корню пресечь торговлю фиктивной просвещенностью, то она делала внушение-объяснение: "Так нельзя. Она моя сестра".
– Какая она тебе сестра? – кричал я. – Ты забыла, что она говорила про тебя Гау?
– Ничего не забыла.
– Давай я знакомым
–
Разозленный маминой терпимостью веры, я внес неплохое предложение.
–
Пусть год-другой посидит в тюрьме!
– Ой бай! Сондай соз айтпа.- испугалась матушка. – О бал.
По ее представлениям своих закладывать нельзя, грех. Но если свой твой враг, то посадить такую в клетку на хлеб и воду это не за падло. Чем она лучше других? Потом ведь это очень даже хорошо и полезно для самих земноводных.
Дядя Боря с 76-го года на пенсии. Его протеже, начальник республиканского управления сберкасс, дал вместе с персональной машиной маминому брату должность заместителя городского управления.
Дядя как и сестры – предприимчивая душа, но как и полагается старшему брату, из сестер любил он больше младшенькую.
Еще дядя Боря любил моего отца.
Муж и жена, вроде, как одна сатана. Мамина и папина родня считала моего отца чуть ли не матушкиной жертвой. Дескать, он всю жизнь горбатился, отправлял ее на курорты, не шел наперекор ее прихотям неизвестно с какой стати. Мама, по обоюдному мнению родни, этого не заслуживала. Не заслуживала, и вот на тебе! – при случае выстраивала родню по ранжиру человеческих свойств.
Ах, вернисаж, Ах, вернисаж…
– Где Кэт? – я зашел в комнату злой.
– Бяша, она у мамы. – Тереза Орловски тасовала перфокарты.
– Совсем обнаглела! – Я подошел к пустому столу Кэт. – Хотят – курят по два часа, хотят – на работу не ходят!
– Бяша, что с тобой? – Тереза оторвалась от колоды.
Что ты петушишься? Ты не хочешь признаться… Да, да… Сдаюсь.
Мне надо ее… Ох, как надо!
Воображение окончательно уступило место разыгравшейся мнительности. Где Гуррагча? С утра на работе он не появлялся. Она что делает дома? Мать ее на дежурстве. Нет, не надо туда ходить.
Вдруг я застукаю обоих?
Ой как нехорошо мне.
Это не инстинкт собственника, это наваждение.
Заходить в дом не стал, вызвал ее на улицу по телефону.
– Нам надо поговорить. – я схватил ее за руку.
– О чем говорить? – Кэт остановилась.
Для того чтобы проучить, или просто поводить меня за нос, она слишком проста. И это невыносимей всего.
Остается одно средство.
– Хочешь, я на тебе женюсь?
– Не хочу.
"А если что – ответный термоядерный удар". Каррамба! Кэт уделала меня.
"…Указанное так или иначе работало на национальное самосознание казахов, сообщало им небывалую, прежде, уверенность в себе.
Для аналитиков
Кунаева происходит вытеснение славян из руководящих звеньев республики. Вся лживая и правдивая информация на Кунаева откладывалась до лучших времен в "золотом фонде" ЦК КПСС.
Смерть Андропова и водворение на освободившееся место генсека
Чернеко повергла в уныние… Но объективно, год правления Черненко сыграл свою положительную роль, психологически подготовил партию и народ к выдвижению на первые позиции молодых.
При Черненко в Алма-Ате отпраздновали ХХХ-летие целины.
Праздновали по старинке. Доклад, выступления, банкет, раздали участникам заседания по две коробки с апельсинами, индийским чаем и по тому избранных статей и речей Константина Устиновича.
Ранней весной скончался Председатель Президиума Верховного
Совета республики Имашев. Предстояла новая рокировка в руководстве.
Пердседательствовать над Президиумом отправили Ашимова, а руководство Советом министров возложили на Назарбаева. Настроение у
Кунаева было приподнятым. В тот же год, что было добрым знаком,
Димаш Ахмедович во главе парламентской делегации посетил Японию…
Последние в истории похороны на Красной площади выдались сугубо серьезными. Новый руководитель партии в папахе пирожком с трибуны
Мавзолея сказал знаменательные слова о том, что теперь-то уж расхождений между словом и делом не будет. Это было что-то новое.
Похоже, надвигалась перемена в укладе жизни народа, страны.
В Казахстане воцарилось ожидание намеков, сигналов Кремля на судьбу Кунаева. Намеки не заставили себя ждать. По традиции новый правитель начинает с объезда владений. Горбачев посетил Ленинград,
Киев, побывал в Тюмени, а в Казахстан ни в какую не ехал. Не едет и все тут.
Первый гром, организованный персонально для Кунаева, грянул в июле 1985-го на Пленуме Чимкентского Обкома партии. Ставленника
Димаша Ахмедовича – Аскарова сняли с треском. Отчет в "Правде" о Пленуме вышел под недвусмысленным названием "Цена попустительства". Чьего попустительства? Конечно же, Кунаева.
Разговоры о скором смещении Кунаева в столице не прекращались.
В открытую говорили и о его возможном преемнике. Называлась одна фамилия. Ауельбеков. Про секретаря Кзыл-Ординского Обкома ходили слухи, что Еркин Нуржанович суть ли не Рахметов из известного романа
Чернышевского – в комнате из мебели только платяной шкаф, да панцирная кровать. Вдобавок на работу ходит пешком. Были наслышаны обыватели и о его властном, решительном нраве. Вспомнили, как в бытность секретарем Тургайского Обкома изгнал из Аркалыка всех торговцев кавказского происхождения.