Чокнутый
Шрифт:
– Все это интересно. – Губернатор давно перестал потеть. Просто не остается времени на выделение влаги, когда тебе предлагают совершенно фантастический проект. – Но скажите, офицер, ради чего ваши, так сказать, обезьяны-жители станут обслуживать базу.
– Все просто, губернатор. – Мил усмехнулся. – Я прожил с орангутангами достаточное количество времени и, зная их характер, могу с уверенностью утверждать, что за пару тонн бананов в месяц это племя обеспечит безукоризненное обеспечение базы. Пара тонн, которые будут служить межпланетной валютой, не слишком большая обуза для правительства?
Человек
– Черт побери! А почему бы и нет! Мне кажется, офицер, вы только что спасли целую планету. А что касается межпланетной валюты, то, думаю, правительство обеспечит ваших орангутангов не только бананами. В конце концов, это просто здорово. Мы принимаем ваши предложения. Когда мы сможем встретиться, чтобы обсудить детали?
За последние два столетия на планете не происходило столько событий, сколько произошло за последние несколько недель. Словно кто-то неведомый решил приготовить гигантское блюдо. Планета бурлила, гудела, словно давно забытый паровой котел. С космодрома каждый день взлетали космические корабли, увозящие людей, оборудование, технику. В самом городе происходили совсем невозможные вещи. В самых секретных отделах, куда раньше даже не могла залететь муха, обосновались орангутанги, которые под присмотром ошалевших людей-техников вникали в премудрости управления и обслуживания.
Все получилось как нельзя лучше. Когда Мил сообщил Альварезе о предназначавшейся его стае миссии, вожак обезьян был на седьмом уровне баобаба от счастья.
– Да мы… Да я… Как один… За такую уйму бананов…
Альвареза моментально взялся за дело. Лично. И через некоторое время можно было видеть его носящимся по помещениям космодрома в своей знаменитой майке. На шее болталась опознавательная бирка, на которой рядом с его фотографической физиономией красовалась надпись «Руководитель обслуживающего персонала. Г-н фон де Альвареза». Он не только дневал и ночевал в городе, но и выматывал своих соплеменников, подгоняя их, ободряя их, воодушевляя и поднимая рабочий дух.
Вскоре техники разводили руками, говоря, что больше им здесь делать нечего. Более талантливых учеников они не видели никогда. Их моментально погрузили на катер и отправили от греха подальше. После этого Альвареза вконец зазнался и перестал здороваться не только с жителями, но и с оставшимися на планете членами комиссии. При нечастых встречах с Милом он обращался к нему исключительно на «вы» и только изредка, когда оставался один на один с Чокнутым, плакался в жилетку.
– Я ж теперь лицо государственное, подневольное. Не позволено мне панибратством заниматься. Могут неправильно понять. Потому как все нужно держать вот где!
Альвареза совал в нос белой пантеры волосатый кулак, который вонял дармовыми бананами.
Сам Мил считал, что состояние орангутанга временное и вскоре Альвареза образумится. Иначе или свои прибьют, или бананы урежут. На что Альвареза гордо заявлял, что:
– Правительство прикажет – выполню. Я не гордый, могу и снова в джунгли. Но если хотите порядка и четкости в работе на вверенном мне объекте, то попрошу палки под лапы не пихать и распространением
После таких бесед Мил обычно плевал на все и уходил. Горбатого исправит только могила, а Альварезу испорченные бананы.
Несколько недель головной болью Мила была Мышь. После кровопролития на пустоши она долгое время сидела на голодном пайке, ожидая каких-либо действий со стороны белой пантеры. Сидела честно и без выпендрежа. Лишь иногда, когда Мил, скрепя сердце, посещал ее, Мышь взирала на него голодными глазами, в которых горела мольба, и говорила:
– Белобрысенький! Миленький! Ну когда? Сил больше моих, мышиных, нет. Ведь соблазн какой, сам посуди. Вокруг все кишит продуктами, а я не то что пасть открыть, слюной изойти не могу.
Мил каждый раз клятвенно заверял, что только тем и занимается, что думает, как помочь несчастной. Неизвестно, верила она или нет, но с каждым разом Мил все труднее расставался с ней. Мышь всячески удерживала его, что пугало пантеру. А вдруг не выдержит?
Но на счастье Мила и самой Мыши, об этом узнали члены комиссии.
– Гигантская мышь? Хочет жрать все время? Да нет проблем! Есть тут одна планета, целый год в руки не дается. Все кишит крысами. И здоровые, падлы! Вот такие! Вот бы наше чудовище туда. Только вопрос, согласится?
Когда вконец оголодавшей, отчаявшейся Мыши показали, какого размера ее предполагаемые противники по освоению планеты, то последовало однозначное: «Когда?»
Долго церемониться с ней не стали. Запихали в первый же попавшийся грузовой корабль и срочной посылкой с кучей верительных грамот и настоящим паспортом первопроходца отправили на дела великие. Перед отлетом Мышь категорически потребовала встречи с Милом, от которой он не смог, да и не смел отказаться.
– Спасибочки тебе, белобрысый. – Стоя у распахнутого люка в грузовой отсек. Мышь чуть ли не плакала. – Ведь знала, что пригодишься. Верила. А ведь была, была мыслишка все джунгли на уши поставить. Но не смогла. Уж больно уважаю тебя. Ну ладно, белобрысый. Прощаться пора. Звезды зовут. Эти, старшенькие, Пришельцы твои, говорят, что лет на двадцать работы. Так что увидимся ли?
Мышь смахнула с глаз скупую мышиную слезу, сграбастала Мила передними лапами и, уже рыдая в полный голос, облизала его от макушки до кончика хвоста.
И еще долго белая пантера в одиночестве стояла, задрав к невидимым звездам морду, прощаясь с давно улетевшей Мышью. И некоторые слишком любопытные жители, ненароком оказавшиеся в это время на космодроме, нагло врали, что белая пантера украдкой плакала, распуская слезы по обслюнявленной Мышью морде. Врут. Определенно врут. Мил не прятал слез. Он не стыдился их.
За два дня до отлета последнего корабля с остатками правительственной комиссии, которые занимались обследованием Станции Переработки, к Чокнутому зашел Мистер:
– А я ведь тоже, вроде того, попрощаться?
Мил в это время занимался выяснением отношений с Шейлой… Джунгли не простят, если этот момент не будет отмечен в ее многовековой истории. Мистер не Шейла. Может и подождать. Когда говорит любовь, все остальное отходит на второй план.
Мил выяснял отношение с Шейлой.
– У нас скоро появятся котята…