Чтение мыслей. Как книги меняют сознание
Шрифт:
Сейчас форма подобрана правильно: обыкновенный стол, который Сэнди приобрела специально для проекта, стул из ее мастерской, простая темно-синяя одежда, которую она будет носить на протяжении всей выставки, и теплые шерстяные носки.
Пока в галерее никого нет, в ней тихо и спокойно. Через расположенную напротив письменного стола витрину открывается вид на малолюдную улицу — достаточно пространства для размышлений. Также и время лежит перед Сэнди подобно широкому полю. Сегодня, и завтра, и послезавтра, и следующие два месяца ей предстоит заниматься только чтением Хайдеггера и переписыванием его произведения. (Этот проект даже кажется ей эгоистичным.) Она открывает книгу, и с того места, на котором остановилась вчера, продолжает перечитывать про себя каждое предложение по нескольку раз до тех пор, пока оно не уложится в голове. В большинстве случаев Сэнди удается уловить
Почему понимание во всех сущностных измерениях размыкаемого в нем пробивается всегда к возможностям? Потому что понимание само по себе имеет экзистенциальную структуру, которую мы называем наброском. Оно бросает бытие присутствия на его ради-чего не менее исходно чем на значимость как мирность своего всегдашнего мира. Набросковый характер понимания конституирует бытие-в-мире в аспекте разомкнутости его вот как вот умения быть. Набросок есть экзистенциальное бытийное устройство простора фактичного умения быть. И в качестве брошеного присутствие брошено в способ бытия наброска. Набросок не имеет ничего общего с отнесением себя к измысленному плану, по какому присутствие устраивает свое бытие, но как присутствие оно себя всегда уже на что-то бросило и есть, пока оно есть, бросая[1].
Уже с самого начала ей удается неплохо сосредоточиться. А приблизительно через полчаса она замечает: процесс пошел! Сэнди хорошо знакомо это ощущение, и тем не менее каждый раз оно застает ее врасплох: в какой-то момент все в ней внезапно активизируется. Все мыслит или, если выражаться точнее, мыслится. Текст преобразовывает ее, работает над ней, и под его воздействием начинают происходить существенные перемены. Это объясняется и тем, что язык Хайдеггера устроен так же, как его мысли. Все согласовано друг с другом и наполнено огромной энергией. Сэнди восхищается тем, как долго и настойчиво Хайдеггер искал подходящую форму для своих мыслей. Вероятно, именно благодаря согласию формы и содержания текст для нее притягателен на нескольких уровнях и при его чтении все в ней приходит в движение и раскрывается. Она чувствует, что оказывается в полном бытии присутствия. Иногда эмоции настолько ее переполняют, что она начинает плакать.
Мышление, которое пробуждает в читателе Хайдеггер, представляет собой базовую способность. Оно реагирует на текст так же естественно, как человек идет, когда ему нужно попасть на другую сторону улицы, или ест, когда чувствует голод. Это инстинктивная способность. Ее использование позволяет Сэнди — звучит довольно пошло или как нечто из области эзотерики, а такой смысл она точно в эти слова не вкладывает, хотя все именно так — почувствовать, как бьется сердце Вселенной.
Сэнди читает не для того, чтобы узнавать новое или накапливать знания, хотя это, само собой, тоже прекрасно. По ее мнению, Платон был абсолютно прав, когда говорил, что все знание уже содержится в нас и нам нужно лишь помочь душе вспомнить известное ей ранее и вновь соединиться с этим знанием. Именно так это и ощущается: при чтении Сэнди будто вспоминает то, что всегда было в ней, но что сама по себе она не могла постичь. Отчетливее всего это чувствуется при чтении Хайдеггера, Агамбена и Делёза.
Пожилая женщина в синем плаще заходит в галерею, осматривается и боится помешать. Сэнди здоровается с ней, и между ними завязывается разговор. По мнению Сэнди, искусство и философия тесно взаимосвязаны, намного теснее, чем может показаться на первый взгляд. И то и другое — экспериментирование и создание наброска. Работа по смещению перспективы. То, что вновь связывает человека с важными вещами.
Женщина чуть заметно улыбается и осторожно кивает. Сэнди продолжает говорить: миру нужно и это тоже. Она, конечно, прекрасно понимает, что другое миру нужно в некотором смысле сильнее: например, врачи, аграрии и программисты. Иногда именно по этой причине ей тяжело просто нарисовать розу. И тем не менее существуют веские причины рисовать розы, а также читать философскую литературу. Необходимо только их вспомнить. Затем Сэнди предлагает женщине попробовать себя в роли переписчика Хайдеггера. Та смеется и отгораживается ладонями, однако вскоре садится рядом с Сэнди, и они обе, сосредоточенно бормоча, переписывают длинный абзац из работы Хайдеггера. Затем пожилая женщина благодарит Сэнди и бодрым шагом, держа рукопись, выходит из галереи на улицу.
* * *
В
Даже днем в галерее Сэнди, как только открывает Хайдеггера, сразу ощущает запах земли и капусты. Галеристка иронично замечает, что до нее доносится запах, исходящий от уже давно истлевших в земле кожаных штанов Хайдеггера, — и, возможно, так оно и есть. Эта мысль кажется Сэнди забавной, и она смеется, однако в то же время ей становится не по себе. Подобные сны она видит уже целую неделю, и Сэнди понимает, что так больше продолжаться не может. Самое время встать из-за стола, надеть что-нибудь яркое и понежиться в лучах солнца. Пришло время включить поп-музыку, съесть упаковку мармеладных мишек и на самом деле нарисовать розу. Но перед этим ей необходимо выдержать еще три недели выставки наедине с Хайдеггером.
Стадии сомнения
Роджер читает Канта, фон Баадера, Хайдеггера, Деррида и других
1-я стадия. Когда Роджер в двадцать лет только начинал изучать философию, его настольной книгой была «Критика способности суждения» Канта. Начало текста казалось довольно легким. Однако уже через пятнадцать минут Роджер почувствовал, что выбился из сил. Он читал с привычной для него скоростью и не заметил, как ход мыслей автора вдруг резко пошел в гору. Запыхавшись, Роджер уже не понимал, о чем идет речь. Ему не оставалось ничего другого, как вернуться и еще раз начать медленно читать с начала.
Прошло две недели, прежде чем он научился, подобно лыжнику, подниматься коньковым ходом и переходить от одного предложения к другому: прочитать, затем, даже если все кажется понятным, выдержать паузу и постараться осознать, согласуется ли истолкование со смыслом прочитанного ранее. Если смысл ясен не до конца, перечитать предложение, а при необходимости и предыдущий абзац. Сделать новый, предварительный набросок смысла[2] всего предложения. Сопоставить результат со смыслом прочитанного ранее. Если совпадений нет, поразмыслить над иными возможными интерпретациями прочитанного отрывка. Если это ни к чему не приводит, временно отложить попытки истолковать предложение. Таков первый коньковый шаг. За ним идет новое предложение, а значит, и следующий шаг в гору.
Некоторые шаги давались Роджеру довольно легко, некоторые отнимали порядочно времени. Однако каждый из них обладал определенным ритмом. Техника подъемного конькового хода помогала Роджеру сохранять спокойствие. Ему очень нравилась идея не устраивать забег от одного кусочка знания до другого, как это было раньше, а медленно подниматься в гору. Отсутствие движения в горизонтальной плоскости, только вертикальный подъем.
До знакомства с этой книгой Роджер и не догадывался, что человек может мыслить подобным образом. Такой способ кардинально отличался от обыденного. Мышление в стиле подъемного конькового хода было спокойным, беспристрастным и холодно-рассудительным. На горной тропе важно принимать решения не сразу. Понимание возникало зачастую намного позже и нередко оказывалось противоположным тому, что Роджер посчитал верным сначала. Подъем коньковым ходом приносил плоды: Роджеру удалось достичь вершины труда Канта. От вида, открывавшегося с высоты, захватывало дух. Повседневные мысли и разговоры остались где-то далеко внизу, у подножия горы.