Чтение мыслей. Как книги меняют сознание
Шрифт:
В дорогу Ясмин всегда берет книги. В большой бежевой сумке лежат издания, с которыми она прямо сейчас работает. В узкой темно-синей брезентовой сумке находятся пять книг, в которых сокрыта истина. Ясмин уже открывала каждую из них, и каждый раз воздух сразу становился другим. Эти книги приводят ее в особое состояние — сильное возбуждение. К ним следовало и следует относиться со всей серьезностью. Прочитав буквально по нескольку предложений из этих пяти книг, Ясмин уже понимала, что в них содержится истина. Осознав это, она испытывала безудержную радость и закрывала книгу. Ясмин знала, что пока лучше дальше не читать. Она была очень довольна собой, когда ей пришла в голову идея складывать такие книги в темно-синюю сумку из брезента и всегда брать ее с собой. Находясь в разъездах, она иногда по вечерам достает ее из чемодана, быстро оглядывает и взвешивает в руке. Только раз в два-три месяца Ясмин позволяет
Сегодня как раз такой вечер. Ясмин лежит на кровати в номере брюссельского отеля, у нее болит горло. Она в городе уже три дня, на долгих заседаниях обсуждаются заявки на получение грантов. Вот уже три дня Ясмин говорит без умолку, однако в итоге финансовую поддержку все равно получат осторожные, традиционные заявки. Сегодня она хочет убедиться, что непреклонная, все меняющая истина всегда доступна, стоит только захотеть. Она достает из темно-синей сумки роман Клариси Лиспектор «Страсти по G. H.» («A Paixao segundo G. H.»), открывает книгу на последней трети и читает:
Наконец, наконец действительно разорвался мой кокон, и я начала существовать вне пределов. Меня не было — и поэтому я была. До конца того времени, что меня не было, я была. То, что не я, есть я. Все будет во мне, если меня не будет, потому что «я» — это всего лишь мгновенный спазм вселенной. Моя жизнь имеет не только человеческий смысл, она намного значительней — настолько больше по сравнению с человеческой, что в человеческом отношении не имеет смысла. Я до тех пор осознавала лишь фрагменты общей системы, большей, чем я. Но теперь я была в гораздо меньшей степени человеком — и прожила бы человеческую судьбу, только если бы отдалась, как отдавалась тому, что уже не было мною, что уже не было человеческим[5].
Все слова просты и понятны. Ясмин требуется несколько мгновений, чтобы уловить их смысл. Затем наступает осознание. Под воздействием этих слов Ясмин переносится в совершенно иной, располагающийся на противоположном полюсе мир. В этом мире финансовая поддержка не играет никакой роли, а сама Ясмин кажется гигантской, одноцветной, исполненной значения и в то же время совершенно незначимой. Ясмин не уверена, что ей нравится это чувство, но сокрытая в нем истина завораживает, поскольку, несомненно, все так и есть. Ясмин закуривает сигарету. В некоторых фразах Лиспектор истина содержится в такой концентрации, что становится тяжело дышать. Это удивительно. Это самое прекрасное чувство на Земле. Ясмин ни в коем случае не должна читать дальше, так как знает, что с ней сделает истина. И хотя Ясмин прочитала всего несколько страниц в разных местах текста, она убеждена: Лиспектор уничтожает истиной. Уничтожает уют и крупицы счастья. Уничтожает всякую возможность просто жить среди обычных людей. Лиспектор способна заставить Ясмин отказаться от всего и уйти в леса. Способна уничтожить ее личность. В таком случае Ясмин стала бы тем, что от нее останется, и этот остаток может оказаться как прекрасным, так и ужасным — или, что вероятнее всего, и таким, и другим одновременно. Люди не в состоянии вынести истину Лиспектор, олицетворяющую требование вести такую жизнь, которая бы не уступала этой истине по интенсивности. Именно потому, что Ясмин манит эта возможность, именно потому, что у нее есть смутное представление, как это можно устроить, именно потому, что эта книга написана для таких людей, как она, текст Лиспектор представляет для нее огромную опасность. Он хочет, чтобы она прочитала его — медленно, не упуская ни одного слова. Хочет, чтобы Ясмин завтра покинула Брюссель и уединилась с книгой где-нибудь в деревне на пару дней или даже недель.
Ясмин откладывает книгу, подходит к окну и распахивает его. Она уже знает, что не поедет в деревню. Однако глоток истины из текста Лиспектор пошел ей на пользу: он позволяет увереннее стоять у окна и увереннее курить сигарету. Позволяет ощутить под ногами бетон, прочувствовать твердость и тяжесть всего здания вплоть до подвальных помещений и в то же время вдохнуть холодный январский воздух, проникающий в комнату с улицы. Ясмин закрывает окно, осторожно убирает книгу в темно-синюю брезентовую сумку и кладет ее во внутренний карман чемодана. Затем надевает пальто и выходит из номера во тьму брюссельской ночи.
* * *
Через день Ясмин сидит в купе поезда, направляющегося во Франкфурт, где ей предстоит провести экспресс-семинар. Она достает из большой бежевой сумки книги, собранные для этой поездки: два тома Деррида, роман Элены Ферранте и тоненький томик Агамбена. Ясмин раскладывает издания на столе. Каждое по-своему дорого. Они знакомы ей и не представляют опасности. Деррида,
Нормы и названия
Флориан читает о стыде
Флориан изучает коррекционную педагогику и философию, а также работает в доме-интернате для людей с инвалидностью. В свете постоянных контактов с ними чтение философской литературы для Флориана обладает особой актуальностью, даже если он не может подробно описать эту взаимосвязь. В начале учебы он познакомился с сочинениями Мишеля Фуко. В области изучения социальных проблем инвалидности ему нет равных. Для Фуко субъект всегда нормализирован и дисциплинирован. Эта установка применима и к коррекционной педагогике. Однако, хотя рассуждения Фуко долгое время оставались важными для Флориана, его всегда смущало, что тот придает столь большое значение нормализации. При работе с людьми с инвалидностью очень часто приходится сталкиваться с понятием нормы, с этим трудно поспорить. Однако рассматривать взаимодействие с ними только с этой стороны представлялось Флориану чересчур узким подходом, оставляющим слишком мало места для размышления о чем-то поражающем, шокирующем и раздражающем.
В последующие годы огромную значимость для Флориана приобрел Жан-Люк Нанси, который пытается рассуждать о взаимодействии. Большую роль для него играют прикосновения. Он пишет о поте, запахе и визуальном контакте. Это те темы, которые редко оказываются в поле зрения философии, знакомой Флориану. Однако это те темы, размышлять на которые доставляет ему колоссальное удовольствие.
* * *
После шести лет в университете Флориан приступает к написанию кандидатской диссертации. Он хочет писать о стыде, но поиск источников дается тяжело. Существует немало философских работ по этой теме, но, читая их, Флориан, как правило, не находит, от чего бы мог оттолкнуться. Ему встречаются следующие названия.
• «Стыд»
• «Стыд»
• «Стыд»
• «Антиномия стыда. Анализ самоотношения»
• «Теория стыда. Антропологический взгляд на одно из человеческих свойств»
• «Стыд и достоинство. О символической прегнантности человека»
• «Стыд, вина и признание. К вопросу о сомнительности нравственных чувств»
• «Стыд, вина и необходимость. Возрождение античных представлений о морали»
• «Стыд, вина, ответственность. О культурных основаниях морали»
Он старается внимательно читать книги, но зачастую вообще не понимает, о чем идет речь. Причина кроется не в языке или его сложности. Флориан не понимает, с какой целью написаны эти тексты. Чем более многообещающе звучит название работы, тем менее она содержательна; по крайней мере, так ему кажется. В то время как при чтении Фуко, Нанси или Витгенштейна он боялся пропустить даже слово, при взаимодействии с книгами о стыде его охватывает высокомерие: «Вы что, глупы? О чем вы, черт возьми, говорите?» Мгновение спустя он думает: «Или это я глуп и не вижу чего-то важного?» Как только Флориан допускает мысль, что в этих книгах, возможно, действительно не говорится о переживании стыда, ему становится легче. Проходят недели, прежде чем он может уверенно заявить, что в большинстве таких книг — хотя это нигде не объясняется — речь идет о продолжении существующего дискурса, а не о размышлениях, связанных со стыдом. Авторы работ стараются применить к стыду уже существующие модели, зачастую стремясь при помощи одной-единственной объяснить все формы стыда. Однако когда Флориан пытается применить эти модели к собственному опыту стыда, это не приносит никакого результата; они не подходят. В итоге несколько недель подряд Флориан чувствует стресс и подавленность, поскольку не знает, как тогда писать диссертацию.
Рассказывая об этой проблеме Ханне, другой аспирантке, во время перекура у входа в университетскую библиотеку, Флориан упоминает, что с самого начала знакомства с философской литературой стал замечать странное несоответствие между названиями философских трудов и их содержанием. Многие названия звучат многообещающе. Они восхищают его с новой силой, когда он перечисляет их Ханне.
• «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук»
• «Тысяча плато. Капитализм и шизофрения»
• «Призраки Маркса. Государство долга, работа скорби и новый интернационал»