Что делать (Черновая редакция романа, варианты, наброски)

Чернышевский Николай Гаврилович

"Лучшее развлечение от мыслей - работа", думала Вера Павловна, и совершенно справедливо: "буду проводить целый день в мастерской, пока вылечусь; это мне поможет".

Она стала проводить целый день в мастерской. В первый день действительно несколько развлеклась от мыслей, во второй - только устала, но уж мало отвлеклась, в третий - и вовсе не отвлеклась от мыслей. Так прошло с неделю.

Борьба была тяжела; цвет лица Веры Павловны стал бледен. Но по наружности она была совершенно спокойна, старалась даже казаться веселой, и это удавалось ей. Но если никто другой не замечал ничего, то муж, конечно, очень хорошо видел все. {Далее было начато: Через неделю за

чаем}

– Верочка, - начал он через неделю: - мы с тобою живем, исполняя старое поверье, что сапожник всегда без сапог, платье на портном сидит дурно. Мы учим других жить по нашим экономическим принципам, а сами не думаем устроить по ним свою жизнь. Ведь одно большое хозяйство выгоднее нескольких мелких? Я желал бы применить это правило к нашему хозяйству. Если мы станем жить с кем-нибудь, мы и те, кто с нами стал бы жить, могли бы сберегать почти половину своих расходов. {Далее начато: Как ты дум} Надобно только сходиться таким людям, которые могут ужиться. Как ты думаешь об этом?

Вера Павловна давно уж смотрела на него точно такими же подозрительными, разгорающимися от гнева глазами, как Кирсанов в день их ученого разговора. Когда он кончил, ее лицо горело.

– Я прошу тебя прекратить этот разговор. Он неуместен.

– Почему же, Верочка? я рассчитываю денежные выгоды. Люди небогатые, как мы с тобою, не должны пренебрегать ими.

– Со мною нельзя так говорить; я не позволю говорить со мною темными {Далее было: двусмысленными} словами. Смей сказать, что ты хотел сказать!

– Я хотел сказать, Верочка, что, принимая в соображение наши общие выгоды, было бы нам хорошо...

– Опять то же? молчи! Кто дал тебе право {Как ты смеешь} опекунствовать надо мною? Я возненавижу {ненавижу} тебя!

Она быстро встала, ушла в свою комнату и заперлась.

Это была первая и последняя их ссора.

До позднего вечера Вера Павловна просидела запершись, потом пошла в комнату мужа.

– Мой милый, я сказала тебе такие суровые слова. Но не сердись на них. Ты видишь, я борюсь. Вместо того, чтоб поддержать меня, ты хочешь помогать тому, против чего я борюсь, надеясь - да, надеясь - устоять.

– Прости меня, друг мой, за то, что начал так грубо. Но - ведь мы помирились?
– поговорим.

– О да, помирились, мой милый, только не действуй против меня. Мне и против одной себя трудно бороться.

– Верочка, и напрасно. Ты дала себе время рассмотреть свое чувство, ты видишь, что оно серьезнее, чем хотела ты думать вначале, зачем мучить себя?

– Нет, мой милый, я хочу любить тебя и не хочу, не хочу обижать тебя.

– Друг мой, ты хочешь добра мне. Что ж ты думаешь, мне приятно или нужно, чтоб ты продолжала мучить себя? {Вместо: мне приятно ~ себя?
– было начато: что ты добро делаешь мне, что мучаешь}

– Мой милый, но ведь ты так любишь меня!

– Конечно, Верочка, что об этом говорить. Но в чем же состоит любовь? Не в том ли, чтоб желать хорошего человеку, которого любишь, чтоб не быть для него причиною страданья? Вот мое чувство. Мучая себя, ты будешь мучить меня.

– Так, мой милый, но ведь ты будешь страдать, если я уступлю этому чувству, которое непонятно зачем родилось, которое я проклинаю.

– Как оно родилось, зачем оно родилось, это все равно. Этого переменить уж нельзя. Теперь остается только один выбор: или чтоб ты страдала и я страдал через это, или чтоб ты перестала страдать и я тоже.

– Но, мой милый, я не буду страдать, это пройдет. Ты увидишь, это пройдет.

– Благодарю тебя за твои усилия. Но знай, Верочка, они нужны кажутся только для тебя, не для меня. Я смотрю со стороны, мне яснее, чем тебе, твое положение,

я знаю, что это будет бесполезно. Борись, пока достает силы; но {Далее было: но [знай, что] помни, что ты сво} обо мне не думай, что ты обидишь меня. Ведь ты знаешь, как я смотрю на это. Разве ты обманешь меня? Разве ты перестанешь уважать меня? Можно сказать больше: разве твое расположение ко мне, изменив характер, ослабеет? Напротив, не усилится ли оно оттого, что {Далее было: я стеснил} не нашла во мне врага? Не жалей меня, моя судьба нисколько не будет жалка оттого, что ты не лишишься через меня счастья. Но довольно. Об этом тяжело говорить. Только помни, Верочка, что я теперь сказал. Прости, Верочка. Иди думать или почивать. Не думай обо мне, думай о себе, - только думая о себе, ты можешь не делать и мне напрасного горя.

Через две недели, когда Лопухов сидел поутру в своей конторе, Вера Павловна провела все время в чрезвычайном волнении: {Против текста: Через две недели ~ волнении: - дата: 5-6 февр} она бросалась в постель, закрывала лицо руками, через четверть часа вскакивала, бросалась ходить по комнате, опускалась в кресла и опять ходила неровными, порывистыми шагами, {Далее было: и останавливалась} и опять ходила, и опять бросалась в постель, и несколько раз подходила к письменному столу, и стояла у него, и отбегала, и наконец села, написала несколько слов, - запечатала, - через полчаса схватила письмо, изорвала, сожгла, и опять написала, и опять изорвала и сожгла, и опять написала, и, {Далее было: хотела сжечь, но} быстро, быстро запечатав, побежала с ним в комнату мужа, бросила его на стол {было: верну} - и побежала в свою комнату, и бросилась в кресла, и сидела, закрыв лицо руками, час, полтора часа, {Далее было: звонок как будто "Далее было: дверь уж отворена} - и вот звонок: "это он", - она побежала в кабинет схватить письмо, изорвать, сжечь, "где ж оно? его нет, где ж оно?" - она торопливо перебирала бумаги - "где ж оно?" {Вместо: Через две недели ~ оно?" - было: Через две недели Лопухов, возвратись из своей конторы к обеду, нашел у себя на столе [письмо] запечатанное письмо [подписанное], надпись была рукою Веры Павловны [он со дня] - он знал содержание письма, - он со дня на день ждал разговора или письма. Вот содержание. (Далее без изменения следует текст письма, перенесенный ниже)} Но Маша уж отворяла дверь, и Лопухов видел, как промелькнула Вера Павловна из его кабинета в свою комнату, расстроенная, бледная.

Он прошел в кабинет, холодно и медленно осмотрел стол, - да, уж несколько дней он ждал чего-нибудь подобного, - вот письмо, без адреса, но ее печать, да, это она его искала теперь, или только что бросила, - нет, искала, бумаги в беспорядке, - но где ж ей было найти, когда она, еще бросая его, была в таком волнении, что {что бросая} оно, судорожно брошенное, проскользнуло через весь стол и упало на окно за столом. {Далее было: Лопухов знал содержание письма, - [это известная вещь] ход вещей}

"Мой милый, никогда не была я так сильно привязана к тебе, как теперь. Если б я могла умереть для тебя! Как рада была бы я умереть, если б ты стал от этого счастливее! Но прости меня, мой милый, я не могу жить без него. Я обижаю тебя, я убиваю тебя - мой друг, я не хочу этого, я делаю против своей воли. Прости меня, прости меня!"

С четверть часа, а может быть и побольше Лопухов простоял перед столом, потирая лоб, - оно, хотя удар и предвиденный, а все-таки больно, - хоть и обдумано и решено вперед все, что надобно сказать и сделать после такого письма или разговора, а все-таки не вдруг соберешься с мыслями. Но собрался же наконец, пошел прежде всего в кухню объясниться с Машею: