Что немцу хорошо, то русскому смерть
Шрифт:
Он не договаривает, потому как именно в этот момент Маринка приходит в себя и неожиданно кидается на Федора. Тот по-прежнему сидит неудобно, на корточках, а потому теряет равновесие и падает. Маринка оказывается сверху и с диким визгом вцепляется ему ногтями в лицо. Самбо или дзюдо позабыты. Взяли свое инстинкты. Но едор не я, пережив краткий шок от внезапного нападения, он ловко и как-то очень буднично скручивает Маринку и прижимает ее к земле своим здоровенным коленом.
— Ань, звони, блин! Или ты продолжения представления ждешь?
Кидаюсь искать свою сумку. В темноте — дело непростое.
Наконец нахожу ее. Звоню в службу спасения. А потом трусцой возвращаюсь к Федору.
— Ань, аккуратненько расстегни мне на штанах ремень. Таращусь изумленно. Это еще зачем?
— Связать эту девицу-красу надо. А то прыткая очень. А ты что подумала?
Улыбается от уха до уха. Вот ведь! Расстегиваю его ремень, вытаскиваю из джинсов. Он ловко скручивает им Маринке руки за спиной, потом требует, чтобы я сняла ремень и с Ильи. Проделываю и это, попутно успокаивая раненого и заверяя его, что скорая и врачи на подходе и ничего страшного с ним уже не случится. Вторым ремнем Федька связывает Маринке ноги. Она рычит и брыкается. Господи! Совсем ума девка лишилась. В таком бешенстве, что аж глаза в темноте святятся. По крайней мере, мне так кажется.
— Так, с этой разобрались. Теперь на твоего ухажёра посмотрим.
Идет к Илье. Опять присаживается на корточки.
— Куда тебя?
— Вроде в ногу. Вот здесь, кажется…
— Точно, здесь… Ничего, жить будешь. И даже ходить не только под себя. Бинтика бы… Ань, на ключи, сбегай в мою машину, принеси из-под переднего пассажирского сиденья аптечку.
Бегу. Прохожие на улице от меня шарахаются. Видок-то у меня ещё тот, надо полагать!
Получив аптечку, Федор начинает обрабатывать рану Ильи.
Слежу за его действиями. Спокоен, движения уверенные, точно знает, что делает… Сколько раз ему приходилось после боя бинтовать своих товарищей? Или себя?
— Ну вот, доктора тебя еще чуть-чуть починят и будешь как новенький. Только ты уж с Анной рядом не трись, брат. Она для мужиков как черная метка. Только связался с ней, сразу раз — и пуля в ноге. По себе знаю.
— Да я только хотел…
Федор неожиданно меняет свой тон с шутливого на предельно серьезный. Теперь его слова звучат жестко. Даже грубо.
— А не важно мне, что ты там хотел. Только если дальше за ней таскаться будешь, не посмотрю, что ты боец раненный, так отметелю, что мало не покажется. Усек?
Илья несколько оторопело кивает.
— Молодец. А теперь расскажите мне все-таки, что же здесь, твою мать, произошло?
Подхожу поближе, указываю на извивающуюся в своих путах Маринку.
— Это она.
— Вижу, что не он.
— Федь!
— Ладно-ладно. Говори.
Поднимается в полный рост и неожиданно притягивает меня к себе.
— Рассказывай, чем вы тут в кустиках занимались. И почему у тебя фонарь под глазом и губа расквашена.
— По той же причине, по которой
Хватается за лицо.
— Сильно?
— Изрядно.
— Эх и крутая мы с тобой будем парочка, Ань. В приличном обществе не покажешься, решат, что это мы с тобой так друг другу в любви объяснялись — я тебе фингалов понаставил, а ты мне морду разодрала.
Представляю себе это очень наглядно и впадаю в ужас: что мама скажет?!! Федор тормошит:
— Ну так из-за чего все?
— Это ведь она в меня оба раза стреляла. И у «Пилзнера» и на Страстном.
— Да пиз… То есть, я хотел сказать — врешь!
— Нет, Федь. Я все на Павла думала, а это она. Сама мне сказала. Если бы Илья не появился, а я кирпич в траве не нашла, она б меня сегодня точно убила. А все из-за тебя, стрекозла!
— Чегой-то стрекозла-то?
— А тогой-то! От великой любви к тебе все. Или от ревности, тут уж как взглянуть. Она у нас девушка современная, голливудских блокбастеров насмотрелась. Вот и думала: убьет меня, и ты целиком и уже окончательно и бесповоротно принадлежать ей будешь. Одного не пойму, чего она тогда, у «Пилзнера» в меня палить стала? Мы ж тогда с тобой даже и знакомы-то толком не были.
Внезапно отводит глаза и ругается, как сапожник. Смотрю вопросительно, вскинув бровь. Вздыхает и принимается рассказывать:
— Это я, Ань, виноват. Помнишь, тогда мы с ней в госпитале случайно встретились? Она тогда еще всякие гадости про тебя говорила — мол, что ты беременная, а я жениться не хочу и тебе аборт делать придется.
Киваю. Было такое. Хотя, кажется, что так давно!
— Так вот, я ей тогда, чтобы отвязаться от нее, и сказал, что ты действительно беременна, и я собираюсь-таки на тебе жениться. Мол, прости, Марин, видишь, какие обстоятельства. Думал, теперь-то оставит меня в покое. А то она ж как клещ в меня…
— Не больно-то ты против был!
— Ну не ворчи. Виноват, знаю. Больше не повторится.
— Если повторится, Федор, то ты тоже вот что знай: не посмотрю, что ты раненый боец и майор спецназа, отметелю так, что мало не покажется.
Илья, все ещё сидящий на земле, неожиданно начинает смеяться. Федор же с интересом рассматривает меня, явно оценивая мои физические данные.
— А сдюжишь?
— Увидишь!
Смотрит мне в глаза, а потом улыбается широченной улыбкой и качает головой:
— А ведь верю…
Обнимает крепко, так что кажется косточки мои хрустят.
— Но проверять не стану. Не нужен мне никто, кроме тебя, Ань. Господи, она ведь все время была рядом, на глазах, но мне и в голову не приходило, что ей до такой степени крышу снесло, что это она на тебя покушалась. А ведь должен был если и не догадаться, то хотя бы подумать. Знал, ведь, что у нее мотоцикл есть. Ладно, что теперь говорить. Слава богу, все закончилось.
— Да, слава богу.
— В церкви давно не был, кстати. Надо сходить. Пойдешь со мной?