Что немцу хорошо, то русскому смерть
Шрифт:
— Бе!
Целует меня в нос, потом в шею туда, где колотится пульс.
— И что теперь?
— Теперь ты должна сказать мне либо так: иди-ка ты, Федя, на фиг, я за безопасный секс. Либо так: да черт с ним, с презервативом, все равно когда-то придется начинать делать детей, а чем сегодняшний случай хуже любого другого? Второй вариант ответа мне, естественно, нравится значи-и-ительно больше.
— А что, у нас все так серьезно? Чтобы уже и о детях?..
— У нас, Ань, серьезнее не придумаешь. Так серьезно, что я сам себе не верю. Что бы я, да так!..
Толкаю его кулаком в бок.
— Так что там на счет варианта с безопасным
Он тут же делается смирным и угодливым. Впрочем очень скоро нам обоим уже не до разговоров. Никогда и ни с кем не испытывала ничего подобного. Даже не знаю в чем причина. То ли в том, что умению его и опыту Казанова позавидует, то ли просто люблю я его так, что дышать не могу, сердце бьется где-то в горле, а в животе какие-то мышцы, о существовании которых я и не догадывалась, начинают сладко сжиматься и дрожать…
Потом лежим, смотрим в потолок и дышим так, словно пробежали километров десять. Сипит:
— Сестра, воды!
— Ты перепутал, сейчас моя очередь быть раненым бойцом.
Резко поднимается на локте и осматривает мои раны.
Выглядят они не очень, и я натягиваю одеяло.
— Доктор говорит — потом пластику сделать можно будет. Чтобы шрамы убрать.
— Если ты так хочешь, Ань. Тебе, наверно, и правда не стоит щеголять с такими отметинами, если есть возможность их спрятать. А то ты у меня девушка нежная, вобьешь себе в голову какую-нибудь чушь про то, что это тебя как-то портит, комплексовать начнешь.
— Это ты у нас мастер по части вбивания себе в голову чуши.
— Вот скажи мне, сильно тебе мешал твой социальный статус пять минут назад?
— Пять минут назад — нет. А теперь вот снова тревожить начинает.
Смотрю на него возмущенно — ну что еще выдумал? И тут же понимаю, что это он так пошлит, паршивец. Физиономия довольная, хватает мою руку и подносит к своему… статусу. И правда, будь такое у меня между ног, меня бы это тоже тревожило.
Когда уже опять лежим, хватая ртами сухой воздух и торгуемся, кому все-таки идти за водой, решаюсь спросить. Вопрос этот интересует меня с детства:
— Федь, а все это, ну хозяйство ваше мужское, ходить не мешает? Мне кажется за него все время ноги задевать должны… И вообще неудобно — болтается что-то, прищемишь еще…
Он принимается так ржать, что мне приходится кинуться на него и заткнуть его пасть рукой — весь дом ведь перебудим!
— Ну ты, Ань, как спросишь!
— Федь, ну я ведь серьезно. Мне правда интересно.
Отвечает очень обстоятельно:
— Не мешает ничего. Иначе давно перетерлось бы и отвалилось. Сидеть только, как вы, воспитанные девицы, любите — коленочки сжав, ну… неудобно.
Потом снова начинает хихикать.
— Забавная ты. Я таким лет в пятнадцать был… Тоже интересовался — а каково это, когда у тебя на груди две таких штуки подпрыгивают при каждом движении.
— У меня не больно-то подпрыгивают. Количество не подпрыгивательное.
— У тебя офигительное количество. И качество тоже — высшее. Это я так… Молодость свою бурную вспомнил. У моей первой женщины, с которой я девственности лишился, был размер внушительный… У нее даже на плечах такие вмятинки с годами появились — от бретелек лифчика. Завидовала она очень тем женщинам, которым не приходится такой вес ежедневно перед собой таскать…
— А я так наоборот всегда о чем-то более выразительном в районе бюста мечтала.
— Балда.
— И ничего и не балда. Ты-то вот на ту женщину внимание обратил, выбрал
— Да нет, Ань, все наоборот. Мне тогда 15 было, ей тридцать… Как думаешь, кто кого выбирал?
— И как же она тебя… выбрала?
Смеется.
— Как щенка поначалу приманивала. Едой. Я расти как раз начал. В рост пер, на мышцы запасов стратегических у организма не хватало. Не стану врать, не голодали мы. Государство нас, детдомовских, хорошо кормило, сытно. Но просто. Без затей. Какие уж затеи для детей, от которых даже их родители отказались? А так хотелось! Особенно сладкого. Теперь-то понимаю, глюкозы организму остро не хватало, а тогда за конфету родину продал бы. А тут торт! Она такие вкусные пекла! До сих пор ничего вкуснее не ел. Или просто сравнивать было тогда не с чем, вот и казалось… Короче, начала она меня откармливать.
— Ей удалось, — глажу его по широченному, выпуклому плечу.
— Это меня уже в армии до товарного вида довели. А тогда, как она ни старалась, все равно тощий был. Здоровый, кости широкие, но мяса на этих костях считай и не было. Она все переживала по этому поводу. Но спуску все равно мне не давала.
— В смысле?.. — мне становится вдруг дурно. Что эта баба с ним тогда делала, что хотела от ребенка?
Опять смеется, гладит нежно по щеке.
— В смысле учебы, Ань. Ты не волнуйся, никаких ужасов в этой истории не будет. И растлением малолетних то, что было между нами, я и в страшном сне не назову. Ни один человек на земле не сделал для меня столько, сколько эта женщина. Я ж как волчонок был. Здоровенный, но глупый. Она меня и вилкой с ножом пользоваться научила, и читать приохотила. И как женщине сделать так, чтобы хорошо ей было… Да и я ей жизнь скрасил. До сих пор понять не могу, как она ко мне относилась-то. И как к сыну, и в то же время как к любимому мужчине. Да и не важно мне это по большому счету. Благодарен я ей. По гроб жизни благодарен. В церковь иду, ей первой за здравие свечку ставлю.
— Долго вы с ней?..
— А пока в армию не ушел. Туда уже написала, сказала, что все. Не хочу, мол, тебе жизнь ломать. Разбегаемся. Каждый своей дорогой теперь идет. Я переживал страшно. Но командир мне хороший попался. Повезло. Поговорил со мной по душам, выслушал и сказал, что золотая она у меня баба и все правильно сделала. Сказал: не цепляйся. А то и тебе, и ей счастья не будет. А она еще женщина молодая, может, найдет мужика, замуж выйдет, деток родит. Уговорил. Очень хороший был человек. Собственно, из-за него по военной части и двинул. Хотел стать таким же как он — командиром, отцом родным для своих солдат.
— А она? Так больше и не виделись?
— Нет, не виделись. Я даже возвращаться туда, в городок, в котором детский дом был, не стал. Служил я здесь, в Подмосковье. Тут и осел. Командир мой мне койку в общежитии выбил. А после и комнату в коммуналке. И опять мне повезло. Такая соседка у меня оказалась — мировецкая бабка. Сначала думал — того, с приветом. С книжкой даже в туалет ходила. Сидит там, читает и спорит с написанным вслух. Ну точно — ку-ку. А потом оказалась вот как ты — доктор наук и профессор. В институте преподавала. Померла уж… Но пока жива была, мне тоже спуску не давала. Спелась с моим командиром, и они меня на пару. И в хвост, и в гриву. Чуть не на пинках меня в военное училище загнали. Командир мне рекомендацию написал, она подготовила к экзаменам. Сначала учился из-под палки. Потом уж втянулся, вкус почуял. Спортом опять же заниматься продолжил…