Что помнят клады…

Корнева Татьяна

Он, конечно, встречался с Панечкиной. Только разговаривать с нею о деньгах не мог. Они вместе пили чай, кофе, соки. Беседовали о жизни, сыновьях, погоде… Как только он пытался перейти к делу, в голове возникала какая-то каша, словно Гладунов и впрямь влюбился. Он что-то мямлил, путался, слушал, как она ему благодарна за помощь, а потом в каких-то растрепанных чувствах гнал на своем джипе в офис и объяснялся там с Кабаном. Тот, к слову сказать, разговор о деньгах уже и не затевал. Тоже что-то понял об его отношениях с Марией. Слухи об этих «отношениях» дошли и до старшего Панечкина, при встречах с ним чувствовал он раздражение и опасность получить по лицу… Игорь и сам уже давно понял, что зря связался он с этой бабой. С бабами вообще лучше не связываться. Не везёт ему на них… Гладунову нравятся этакие бестии, от одного взгляда на которых перехватывает дыхание. От таких впадает в ступор весь кабак. Мать называет таких «хабалками» за вызывающий

вид, за независимость, за непокорность, за жадность до Гладуновских денежек. Её можно понять: прежде каждая очередная пассия взвинчивала их с матерью спокойный быт, накаляла до предела нервы, и неизменно исчезала, прихватив с собой накупленное тряпье. Игорь долго с облегчением зализывал душевные раны, а мать привыкала жить без валерьянки и ворчала на сына, что тот никак не найдет скромную девушку «для жизни». Скромные не заводят. Друзья, погуляв, и вправду женились на обычных, простых девушках. Да и влюблялись, порой, без памяти в этаких серых мышек, но Игорю нужны были только те сексапилки и вампирши, к которым привык.

Тем не менее, однажды он учёл свои промахи и… женился. На Люське. Та совсем не походила на прежних подружек. И нашёл он её не по пьяни, в кабаке, а в местном политехническом институте, куда его занесло непонятно по каким делам. Люськин отец-доцент преподавал там прикладную физику. Люськина мать работала учительницей в школе. Сама Люська выиграла бы все кастинги среди самых «серых мышек», приди кому в голову такие устраивать. Гладкие волосы, круглые очки, совершенно прямые, бесконечные ноги… Они сыграли свадьбу, и Люська стала ждать ребенка. Она была не только серой, но и тихой. В доме не было ни ссор, ни скандалов. Мать нарадоваться не могла на невестку. Ни шмоток от Гладунова Люська не требовала, ни дорогой косметики, ни духов.

– Вот и славно, – нашептывала вечерами Гладунову мать, – Смотри не разбалуй мне девку!

Он… смотрел. Когда Люська начинала приставать с расспросами, прикрикивал на неё. Никогда не отчитывался, где был и с кем. Не обещал прийти пораньше… Он был совершенно самостоятельным мужчиной, да и работы было много, так что с беременной Люськой особо не нянчился.

– Ну и правильно, – говорила мать, – О ней есть кому позаботиться. Свекровь пока в добром здравии.

Потом у Люськи родился сын. Толстый, крикливый. Никакого покоя не было от него по ночам. А Люська вдруг начала плакать. Целыми днями. Запершись с сыном в спальне на втором этаже.

– Всё сердце у меня изболелось, – жаловалась вечерами мать. – Сидит, как в темнице, ничего не ест, только плачет. Уж не знаю, что мне с ними и делать. Может малыш подрастет, так полегче ей станет и успокоится.

Так они и ревели вдвоем с сыном Никиткой. Тот ночами, а Люська – днём. Потом сын и вправду подрос. Стал ночью спать. Люська успокоилась. Прочитала зачем-то Теодора Драйзера, полное собрание сочинений которого мать выписала ещё до перестройки, по блату. А потом забрала сына и вернулась к своим интеллигентным родителям.

Ёжкин кот! Нет, ну ладно обижал бы кто! Гладунов даже не изменил ей ни разу за всё то время, что они прожили вместе. И – на тебе! Они с матерью едва в себя пришли после такого позорища! Потом поехали к «ученым» родственникам, и Игорь битый час убеждал Люську вернуться назад. А та молчала весь этот битый час, а потом вдруг выразилась:

– Понимаешь, Игорь, назад возвращаться нельзя. Правильное движение только вперед. Это физика.

О чём с нею говорить дальше, он не знал. Поэтому встал и ушел, хлопнув дверью, как когда-то его отец. Дома они с матерью опять орали друг на друга, пили валерьянку. Одним словом, Люська перевернула их жизнь навсегда. Даже «хабалкам» теперь не было больше места в их с матерью доме, который строили они вдвоем после ухода отца. А им не было места в Люськиной жизни. Та вернулась в маленькую родительскую квартирку, поступила зачем-то в аспирантуру и работала теперь, вместе с отцом-доцентом, на кафедре прикладной физики. Гладунов несколько раз видел её. Похорошела и вроде как подросла. Но это была совсем не та «хабалочья» красота, от которой в молодости перехватывало дыхание, а какая-то совсем другая, в которой Гладунов ничего не смыслит.

Ненужные деньги

Всю неделю Мария развлекалась от души. Её осаждал бедняга Гладунов и хотел денег. Та дикая сумма, которая от него свалилась, была ей не особенно нужна. Она даже не собиралась снимать со счета те деньги. Просто схулиганила. Сначала и не поняла даже, что это самый серьёзный её эксперимент после шуток над продавцами. Теперь она лишь продолжала свою затянувшуюся игру с риэлтором. С легкостью вводила она Гладунова в транс, используя простейшие дыхательные методики, говорила какую-то ерунду, а когда надоедал, усаживала гостя в Ланд-Крузер и отправляла подальше ни с чем. После «сеансов» даже голова не болела. Кружилась слегка, словно с полбокала легкого вина, и хотелось смеяться.

Несколько раз ей звонили бывший

муж и пара пропавших было подруг, допытываясь, насколько достоверны слухи об их романе с Гладуновым. Мария отшучивалась в ответ. И побаивалась немного своих вновь открывшихся способностей. Причины для опасений были: Маша вспоминала дальнюю родственницу, которая одиноко проживала в какой-то деревушке и слыла колдуньей. Деревушка та давно покоилась на дне Красноярского водохранилища, а сама бабка дожила там до глубокой старости. Говорили, перед смертью старуха, почти не встающая с кровати, время от времени впадала в неистовство и металась по дому с невероятной прытью. Взрослым мужчинам было не под силу с ней справиться! Ещё помнится, родная бабушка Настя вполголоса говорила матери, будто Машка сильно похожа на ту родственницу в молодости и однажды строго-настрого запретила Машке даже в руки брать книжки о черной магии. Сейчас, когда подобная литература лежит на книжных полках вперемешку с «Томом Сойером» и Сидни Шелтон, Маша не прикасается к таким книжкам, словно соблюдая завет покойной бабули… Но, конечно, всерьез Маша никогда не верила ни в какую магию. Бабушкины россказни о деревенской колдунье воспринимались как древние сказки. Ну не оказалось им места в Машиной юности со студенческими «картофельными десантами», сессиями и вечеринками! Тогда голова была забита английским, схемами и проектами. После – замужеством, маленьким Витькой, занятым супругом. Теперь вот беспокоит отсутствие работы… Нет, нельзя Маше долго оставаться несчастной. От печальных мыслей ничем не занятую голову и наполняет такая жуть! Жаль, не запретила бабушка читать книжки о гипнозе. Впрочем, и слов-то таких бабуля, наверное, не знала… Господи, неужели она, Маша, через несколько десятков лет станет беснующейся старухой! Работу что ли пойти поискать?.. Просто так. Чтоб не сойти с ума…

Витька

Цифровую камеру Витька решил выпросить у школьного учителя информатики. Тот всё отнекивался, не хотел давать даже на вечер. Что-то мямлил о материальной ответственности и школьной собственности. Но Витька не отставал. Он знал, препод всё равно сломается. Витька чувствует, кто сломается первым с самого начала разговора. Мама говорит, что он хитрый. Но это сейчас неважно. Главное, добыть камеру хоть на вечер. Не такая это большая ценность на самом деле. Крохотный, самый дешевый глазок прошлого года выпуска. Илья Юрьевич не хуже Витьки знает, какие камеры недавно поступили в продажу. Такую, как продают сейчас в «Новом диске», Витька себе приобретет непременно, как только удастся снова добыть где-нибудь средств. У него бы уже скопилась нужная сумма, если б не Жилец. Витька улыбнулся, вспомнив о собственном щенке, и додавил преподавателя. Илья, кряхтя, полез отсоединять камеру от процессора.

– Держи, вымогатель. Знаешь, как в материнскую плату вставлять? Хотя сам разберешься, – Илья махнул рукой и углубился в компьютерные дебри.

С таким важным видом, будто и не собирается сидеть до утра на порносайтах. Витька давно заметил, взрослым только кажется, что они умные. К сожалению, это не так. Правда, хитрости их чаще всего безобидны. Проблемы начинаются от усталости и раздражения. Тогда они сердятся, орут, ставят двойки, пристают с расспросами, что-то вечно теряют, снова орут. Хорошо, хоть мама не такая. Вот папка постоянно бывал уставшим и нервным. Витька очень любил его. Да и сейчас любит… Только вот слушать, как тот орёт утром и вечером, обижает маму Витька не любил. Отцовские недовольные интонации заставляли всего Витьку скукоживаться и ждать… ждать, когда же отец, наконец, уйдет. Он и ушёл, насовсем. Наверное, потому, что Витька этого слишком сильно ждал. Мама не знает, кто на самом деле во всём виноват. Она права: Витька умеет добиваться своего. Вот сегодня хотел заполучить камеру – и выпросил; хотел, чтобы отец ушёл – тот и ушёл… Слёзы навернулись на глаза, и Витька чуть не полетел со школьного крыльца. Асфальт уже стремительно приближался, но Витька каким-то чудом удержал равновесие и снова вспомнил Жильца. И чуть не завопил от удовольствия, представив, как маленькое тельце прижмется к ладоням. Что-то он делает сейчас? Спит, наверное, на своём месте, рядом с компьютерной мышью, у монитора. Вернее, не спит, только делает вид, а сам дожидается Витьку. Конечно, мама не забудет покормить щенка, он не голоден. Ждет Витьку он потому, что Витька ему нужен. Потому что любит, потому что привык. А может быть потому, что щенки, в отличие от взрослых – честные.

– Гладунов! Ты точно псих! – Соломатин тщательно вытирал руки какой-то грязной тряпкой и на них постепенно проступали наколки. – А больше никак нельзя забрать у неё эти деньги? Только не начинай снова про то, что язык у тебя не поворачивается! Язык он без костей, особенно у вас с Кабановым.

– Кабан тут вообще не при делах. Я эту кашу заварил, мне и расхлебывать.

– Ну да! А пацана я где держать буду? Домой к себе приволоку и посажу на цепь? Или здесь, в гараже?

– Солома, сейчас я тебе покажу фокус. Все остальное – твои проблемы.