Что сказал Бенедикто. Часть 3-4
Шрифт:
– Зачем вы лезете в мою жизнь?
– Будешь мне дерзить, в Корпусе еще и отлуплю, имей в виду… Беги лучше Абеля догоняй, если, конечно, у тебя хватит прозорливости его отыскать. Но рад он тебе не будет.
– Старый осел… – прошептал Вебер.
Аня удивленно посмотрела на смеющегося Аланда – и на это не рассердился?
– Это он о себе в старости. Все, что непочтительного дети говорят о родителях, они говорят о самих себе в старости, старая истина, а на него не сердитесь, с неопытными мужчинами такое бывает, не съешь себя, Вебер.
Вебер в подоконник вцепился, чтобы не броситься на Аланда.
– Не ты
В поезде Вебер провалялся на полке глаза в потолок, сон не шел к нему. Приедет в Берлин, закроется с ней дома, и на порог никого не пустит.
В Берлине кто-то подогнал Аланду его «мерседес», Коху его «опель». Вебер присматривал такси.
Аланд дружелюбно опустил ему на плечо руку.
– Ты садишься с Кохом, Гейнцем и Карлом. Женщин я отвезу.
– Куда вы их отвезете?
– Ты возвращаешься в Корпус – и по расписанию, я скоро вернусь.
– Как это в Корпус? Я еду с женою домой.
– С твоею женою к себе домой еду я, если ты не понял, а ты возвращаешься к выполнению своих прямых обязанностей, меньше у тебя их не стало.
– Я поеду домой, я хочу побыть дома.
– Вебер, не спорь, поехали, – сказал Кох.
– Ты тоже в Корпус, Вильгельм?
– У него что-то со слухом, – сказал Аланду Кох и, не доверяя слуху Вебера, подтолкнул его в спину к машине. – Целуй жену – и поехали.
Вебер посмотрел на Анечку и не сдвинулся с места.
– Рудольф, я подожду, – Аня сама подошла, обняла его за шею. Отворачиваясь от всех, он все-таки прижал ее к себе и долго целовал.
– Фенрих снова в сказку попал, – сказал Карл. – Так мы до завтра стоять будем, ладно, не навсегда прощаешься. Господин генерал добрый – он тебя на Рождество домой отпустит, да, господин генерал? Что тут – пустяки, два месяца и осталось.
– Карл, рот закрой, – сказал Кох.
– Вильгельм, устрой им там разрядку, чтоб к моему приезду все были в адекватном состоянии, – сказал Аланд. – Идемте, Анечка. Я понимаю, что впрок нацеловаться невозможно. А тебе, Вебер, за право на побывку придется поработать, ты с себя погон не снимал.
– Я комиссован!
– Это для всего мира ты комиссован, а для меня нет, ты сам клялся твоей жене, что года не пройдет, ты будешь офицером. Поезжай исполнять. Майором станешь, будешь жить дома с женою рядом, чуть-чуть осталось, а пока придется к гастролям готовиться, раз ты комиссован. Дома у тебя не получится, при такой женщине сидеть и на клавесине сутки напролет играть, это было бы странно. И если бы это было не так, мы бы лучше Карла вместо тебя женили.
– Нет, господин генерал, я еще от этих женитьб долго отходить буду, – возразил Клемперер.
Аня смеялась, сцена резко утратила свой драматизм.
– И то правда, Карл. Поезжайте, – сказал Аланд, не сводя с Вебера глаз.
– Как я тебя ненавижу, гад… – прошептал Вебер, отворачиваясь от Аланда.
Аланд все улыбался. Вебер спиной ожидал хорошего тумака от Коха, но Кох как-то бережно приобнял его и повел к машине.
– Фенрих, все это пустяки, – очень тихо сказал ему Кох. – Ты подумай о том,
Да, в самом деле, совсем недавно развернулась череда катастроф, перемен, перестановок. Кажется, что с тех пор миновала вечность – Кох прав. Кох проводил Вебера до машины и вернулся проститься с Анной-Марией.
Аланд усаживал женщин в машину с галантностью великосветского кавалера. Анечку он посадил последней. Она остановила Аланда.
– Аланд, вы что, правда, знаете, что они думают, делают и говорят?
– Работа такая, деточка.
– Как же они живут? Я бы так не смогла.
– Так я и твои мысли знаю, ты теперь часть этого дуралея, пусть самая лучшая, но его часть. Не думай об этом, еще отца и матери люди иногда стыдятся, а учителя – никогда. Он же всегда в тебе, приходится жить с ним, как с паразитом, вытворяй что хочешь, он слова не скажет, и никуда он не денется. Люди Христа – и того не стыдятся, допуская вполне официально, что он все видит, все слышит и знает все наши помыслы. Знает – и черт с ним, правда? Самые совестливые раз в неделю в церковь придут – покаются – и пойдут себе делать, что делали. С учителем по-другому, иначе ничему не научишь. Такая работа. Когда твой муж сам пойдет учить вместо меня – тогда он цену своему гаду поймет. И все его гады ему возвратятся. Сейчас и говорить бесполезно, он этого не понимает, он пока сгусток страстей. Агнес, я почти сразу вас оставлю, ты понимаешь…
– Вебер, в зал, делаешь энергетическую гимнастику, готовишься к музыке. Аланд вернется, займется тобой, – едва вышли из машины, сказал Кох.
– Я ничего не буду делать не буду, я не маленький мальчик, – на всякий случай огрызнулся Вебер.
– А похож, – сказал Гейнц.
– Да, – подтвердил Кох, улыбаясь.
Гейнц с Карлом с удовольствием смотрели на них.
– Гейнц, у тебя в пять история музыки, если верить преданиям, иди, готовься. Карл, у тебя математика в три, следовательно, ты успеешь озадачиться обедом.
– А, так Гейнцек читает в пять, и он не успевает, а у меня в три – и я с обедом.
– Именно, тебе готовиться меньше.
– Как скажете, господин полковник. Гейнц, ты замечаешь, какой дрянью стал наш Кох? А я когда-то считал его своим другом.
– Ничего, Карл, – ответил Кох, – не ты один заблуждался.
– А вы чем будете заняты, господин полковник, если это не государственная тайна?
– Тайна, Карл.
– Можно идти?
– Давно пора. Вебер, а ты почему еще здесь?
– Я не собираюсь ничего делать, я вам сказал.
– Гейнц, Карл, идите.
– Хотелось посмотреть, Кох, как ты фенриха обломаешь, – честно сказал Клемперер.
– Вообще-то, с дороги ополоснуться неплохо, – сказал Гейнц. – Вы тут поругайтесь, а я пошел. Педагогика – это не мое.
– Тебе-то что, Гейнц? В комнате все удобства, – сказал Клемперер, – это у меня на кухне – только раковина, я в нее не помещусь.
Карл повернулся, чтобы уйти, Вебер попытался его остановить.
– Карл, давай я вместо тебя? – предложил Вебер.