Что скрывают красные маки
Шрифт:
– Оса.
– Оса? Такое маленькое злое… ансект… [11]
В горле Фабриса как будто перекатываются стеклянные шарики, интересно, подарит он мне ручку или нет?
– Оса – не злой.
Слышит ли это Оса, который находится тут же, в комнате? Может, и нет, он развалился на диване в дальнем углу и не отрывает взгляда от экрана телевизора. Я не вижу, что происходит на экране, но наверняка что-то страшно интересное. И опасное. Во всяком случае, то и дело доносятся выстрелы, крики и ржание лошадей.
11
Insecte –
– Тре бьен. Отлично. Я – друг Осы.
– А я думал, вы – друг Шварца.
– Кого? – Фабрис несказанно удивлен.
– Арнольда Шварценеггера, – терпеливо поясняю я. – Оса сказал, что вы его друг.
Гипотетический приятель Шварца с готовностью смеется, а потом подмигивает мне:
– Ну… Оса немного преувеличил. А тебе нравится Шварценеггер? У меня есть фильмы. Можем посмотреть, если хочешь.
Стеклянные шарики в горле Фабриса все перекатываются и перекатываются. Из-за них словам трудно выбраться наружу, а может, он просто тщательно подбирает их. Иностранец, что с него возьмешь — так думаю я. А еще я думаю об этом его «если хочешь». Обычно так говорит мама: мы сделаем то-то и то-то, если ты хочешь. Но Фабрис – не мама, я вижу его первый раз в жизни.
Странно.
Я пожимаю плечами:
– Не знаю.
– Говорил ведь, что он дурак.
Это Оса, погруженный в просмотр фильма не так глубоко, как мне казалось.
– Сам ты дурак. Кыждыл. Магюлиз!
До сих пор я не произносил этих слов – и не потому, что они находятся под запретом (хотя они находятся под запретом). Ничего не значащие для мальчика девяти лет, но обращенные к кому-то, они могут вывести человека из себя. Уничтожить его. Или отправить уничтожать других. Словом можно убить, – иногда говорит мне мама. Я не совсем уверен, что это – именно те слова, но, просвистев над головой Осы, они заставляют его вскочить на ноги и двинуться ко мне со сжатыми кулаками.
– Что ты сказал?
– Что слышал. – Присутствие Фабриса добавляет мне уверенности. Несмотря на то что он отрекомендовался другом Осы, я чувствую, что он – на моей стороне. И это чувство наполняет меня едва ли не восторгом.
Странно.
– Нет, – спокойно говорит Фабрис. – Здесь никто не ссорится. Здесь все любят друг друга. Согласны?
– У-у, сс-сука! – Так и не донеся кулак до моего лица, Оса возвращается к телевизору.
Вот и все. Вытащить осиное жало намного проще, чем мне казалось.
Но я тут же забываю об этом. И забываю об Осе.
Фабрис – археолог. Знаю ли я, кто такие археологи? В общих чертах. Они – нечто совсем противоположное тем, кто смотрит на звезды. Археологи обычно смотрят себе под ноги. Терпеливо снимают землю, пласт за пластом. Одежка за одежкой.
Одежка за одежкой – именно так говорит Фабрис. Это называется культурный слой. Наверное, меня увлекают звезды? – делает предположение он.
– Ну-у… Не все.
– Есть те, которые ты
Большое Магелланово Облако. Ответ скрыт в названии: оно большое – вот и любви ему нужно больше, чем кому-то другому. Только это не звезда, а целая галактика.
Ободряемый улыбкой Фабриса (и когда только успел к ней привязаться?), я рассказываю о галактиках и о черных дырах. Мой новый друг тоже кое-что слышал о них. Но не знает подробностей. Вот если бы я рассказал ему!..
– Там все пропадает. Эта комната может пропасть. И Арнольд Шварценеггер.
– Грустная перспектива. – Фабрис качает головой.
– Чего уж хорошего, да.
Но если бы пропал Оса – я бы точно не расстроился.
– Лучше остаться на Земле, правда?
– Чтобы снимать ее одежка за одежкой?
– Да!
Фабрис легонько дергает меня за ворот рубашки и смеется. Звезды – это, конечно, замечательно, но уж слишком далеко. Их не рассмотришь в подробностях. Не приблизишь, как бы сильно этого ни хотел. Археология – совсем другое дело: здесь до всего можно дотянуться, все потрогать руками. Примерно так: его рука касается моей руки. Если пальцы Осы жесткие, как наждак, то пальцы Фабриса… Не мягкие, нет. Они похожи на воду в арыке: вода вспенивается и обтекает тебя, образуя крохотные водовороты. Точно такие же водовороты живут под кожей Фабриса. Они немного пугают меня: неизвестно, что вынесет на поверхность с глубины – вдруг склизкую арбузную корку? Они пугают, да.
Странно.
Все можно потрогать руками, заявляет Фабрис. Но лучше сдувать и смахивать вековую пыль с камня специальной кисточкой. И все нужно делать осторожно, чтобы не повредить целостность культурного слоя. Лэ прудэнс. Э-э-э… Осторожность. Осторожность – главное в профессии археолога. Ну а потом, когда артефакты собраны… Знаю ли я, что такое артефакт? Нет? Материальный объект, когда-то созданный человеком и найденный в результате раскопок, не слишком ли это сложно для меня?
Нет.
Совсем не сложно. Фабрис здесь из-за Тамерлана?
Именно, подтверждает он. Когда Фабрис был мальчиком – таким, как я, – то увлекся историей. Сначала европейской, а потом азиатской. История – это всегда движение, перемещение, завоевание; дело, которое мужчины делают сообща, будь то войны или открытие новых земель. Есть множество дел, которые мужчины делают сообща и о которых женщинам знать не обязательно. Ты согласен?
– Да, – отвечаю я. – Я могу позвонить маме?
Фабрису не очень нравится эта идея, он грустнеет. Стеклянные шарики больше не перекатываются в горле. А я уже привык к ним. Как и к его улыбке. Фабрис – очень интересный человек. Может быть, самый интересный из всех, кого я знаю. За исключением людей, которые работают в обсерватории. Но они никогда толком не разговаривали со мной. А Фабрис – разговаривает. Задает вопросы не просто так, а чтобы услышать ответ. И мой ответ так важен, как будто от этого зависит его жизнь.
Странно.
– Я могу позвонить? Оса сказал, что здесь есть телефон. Даже два.