Что скрывают красные маки
Шрифт:
Я бы держался.
– Хотите сказать – ангел?
– «Хочешь», – поправляет меня Фабрис. – Друзья всегда говорят друг другу «ты». Ну-ка!
– Хочешь, – послушно повторяю я.
– Значит, ангел?
– Так считает бабушка Осы.
– Бабушка Осы – мудрая женщина.
– Вы… Ты с ней знаком?
– А ты?
Почтительно здороваюсь, увидев ее во дворе, а знакома с ней мама. Иногда они разговаривают – недолго, может быть, минуту или две. И тогда от бабушки Осы исходит сияние: все зубы у нее золотые.
– Все зубы у нее золотые. У многих здешних
– Ага. – Фабрис задумывается. – У здешних. А ты – нездешний?
– Мы приехали из Оша. А до Оша жили еще где-то. Но я этого не помню. Был совсем маленький.
– Ты нездешний, потому что ты ангел.
– Ну…
Все, о чем бы ни говорил Фабрис, – абсолютно логично. Хотя это и не главный аргумент для мальчика девяти лет. Но он позволяет моему новому другу-археологу двигаться дальше. Вернее, двигаются его руки.
– У ангелов ведь есть крылья.
– Ну…
– Значит, и у тебя должны быть, раз ты ангел.
Вот тут Фабриса ждет разочарование: никаких крыльев у меня нет. Лучше сразу сказать ему об этом, но я молчу. Молчу даже тогда, когда бескостные пальцы оказываются у меня под рубашкой. Он сейчас друг? Или археолог, изучающий культурные пласты?
– Все в порядке? – спрашивает Фабрис.
Я не знаю, что он имеет в виду, и на всякий случай отвечаю:
– Да.
– Мы друзья?
– Да.
– Я рад. А ты?
– Да. У меня нет крыльев.
– Они еще вырастут, вот увидишь.
Кажется, он решил утешить меня. Это похоже на то, как утешает мама: обнимает, крепко прижимает к себе, целует в макушку. Маме обязательно понравился бы Фабрис: он ученый, археолог. Он добрый, внимательный и очень мягкий человек. И он мой друг. Единственный.
Единственный, кто целует.
Мы снова фотографируемся, снова смеемся, едим что-то вкусное, пьем чай и шипучку в маленьких стеклянных бутылках – кока-колу. Она не хуже, чем пепси, которую иногда приносит мама: почти такая же, только бутылки разные. Осы по-прежнему нет, он как сквозь землю провалился, хотя по видаку снова идет какой-то фильм, не хочу ли я посмотреть его?
Нет.
Фабрис в сто раз интереснее любого фильма, он – мой друг. Я могу рассказать о нем маме? Не очень хорошая идея. Так он и говорит:
– Это не очень хорошая идея.
– Почему?
Я снова вижу шарик, который бьется о шею Фабриса: там, внутри. Хочет вырваться – и не может. Шарик в плену, но он не единственный, кто попался: я тоже в плену. Хотя могу выйти в любой момент: дверь не заперта. И вторая дверь, в противоположном углу комнаты (за ней вполне мог исчезнуть Оса) – тоже.
Есть множество дел, которые мужчины делают сообща и о которых женщинам знать не обязательно, – напоминает мне Фабрис. Я киваю головой, я помню эти его слова. Помню и другие – в них не было ничего странного, ничего неправильного. Все они красиво разложены на траве, или на курпаче, или… на чем там обычно раскладывают ценные артефакты? Надо бы спросить об этом у моего друга Фабриса. Но вместо этого я спрашиваю:
– А
– Думаю, у него образовались дела, – заявляет Фабрис. – Вот он и… вышел.
Вот он и вышел, вот так номер!
– Он тебе нужен? Вы ведь не друзья, так? Ты сам сказал.
– Да.
– Но если он тебе зачем-то понадобится… Мы сможем его разыскать.
Я вовсе не горю желанием увидеть Осу, хотя мог бы, в любой момент. И искать долго не придется. Оса – в комнате за второй дверью. Дверь закрыта неплотно, и, оказавшись рядом с ней, я вижу Короля двора – он лежит на коврах, раскинув руки. Глаза у Осы закрыты – он спит? Или мечтает о том, как бы обнять всех наркобаронов на свете? Плевать мне на Осу, он мне не нужен, мы не друзья. Зато с Фабрисом мы друзья, следовательно…
– Если тебе жарко, можешь снять рубашку.
Я и забыл, что на улице стоит жара. Она не спадает даже к вечеру, но до вечера еще далеко. И здесь совсем не жарко – не настолько, чтобы снять рубашку. Как получилось, что я уже без нее? И Фабрис тоже, ему не привыкать: археологи частенько работают под палящим солнцем – где-нибудь в далекой южной стране. Например, в Греции или Египте (это Африка) или – как сейчас – в Узбекистане. То есть это поначалу Узбекистан был далекой страной. А теперь он – близкий, ведь у Фабриса появился здесь новый и самый лучший друг.
Я.
Адорабль. Оншонто.
Фабрис обязательно поможет мне выучить французский и возьмет на раскопки в Грецию; и в Африку, на сафари, – знаю ли я, что такое «сафари»? Ни в коем случае не убийство несчастных животных, а путешествие к ним с фотоаппаратом. Полароид для такого случая – незаменимая вещь. Она важна и сейчас, эта машинка-торопыга: Фабрис то и дело снимает меня и нас обоих, и говорит, говорит. Мне ничего не остается, как следовать за ним, – босиком по траве… или по курпаче, где разложены ценные артефакты. Он говорит, а я киваю головой и соглашаюсь. Ведь в словах Фабриса по-прежнему нет ничего странного, ничего неправильного. Любая дружба – прекрасна, а мужская (в которой так мало слов и так много тайн) – прекрасна вдвойне, разве я не согласен с этим?
Конечно, согласен, ведь я же согласился со всем остальным. Со словами Фабриса; с шариком, готовым выскочить из его горла. С бескостными пальцами, – они гладят мою спину в надежде, что крылья вот-вот прорастут. Может быть, крылья и впрямь проросли, – путешественник во времени, второй Я, наконец взлетает. Не так стремительно, как в первый раз, и совсем не так плавно, а как будто рывками. И открывшееся мне… ничего не напоминает. Я не вижу комнаты, укутанной коврами. Не вижу телевизора, остатков обеда, стеклянных бутылочек из-под кока-колы. Фабриса тоже нет, а главное – нет меня. А ведь я точно должен быть здесь! Что же это за туман, за которым ничего не разглядишь?.. Да, это больше всего похоже на туман. Или даже на туманность – в галактике NGC4889 в созвездии Волосы Вероники. Той, где расположена черная дыра.