Что там, за дверью?
Шрифт:
— Дин! — сказал Себастьян, услышав мужской голос. — Дин, это…
— Я вас узнал, — прервал Форестер, — куда вы пропали? Я вас жду уже…
— Вы слышали радио? Канал Эн-би-си.
— Нет, а в чем дело?
— Долго объяснять. Вы можете за нами приехать? Так, чтобы за вами не следили?
— Да кому надо…
— Можете?
— Прямо сейчас? — неуверенно проговорил физик.
— Да. Вы знаете дорогу на Сиракузы? Посмотрите по карте, федеральное шоссе номер три, ответвление на сто тридцать пятую дорогу…
— Не так быстро, — пробормотал Форестер, —
— По сто тридцать пятой миль пять к западу, там поворот на триста девяносто девятую. После поворота ярдов пятьдесят, тут довольно густой лес, подъезжайте к телефонной будке, она здесь одна, не ошибетесь. Когда вы сможете приехать? Это миль семьдесят от вас.
— Послушайте, Себастьян… Что-то случилось? С Элен?
— С Элен тоже. Она… Вам больше не понадобятся скоростные камеры, чтобы увидеть…
— Понятно, — протянул Форестер, и неожиданно тон его стал жестким. — Я буду через час-полтора. Уйдите в лес, если там есть где спрятаться. Вы можете поставить машину так, чтобы ее не увидел патруль?
— Нет, здесь…
— Тогда отгоните к повороту и оставьте на обочине.
Услышав короткие гудки, Себастьян повесил трубку, вернулся к машине и не обнаружил Памелу на переднем сиденье. Сзади тоже никого не было. Он почувствовал себя так одиноко, будто оказался на необитаемом острове. Почему-то подумал, что Элен увлекла Памелу с собой в один из множества ее миров, куда-то, где она чувствует себя лучше, чем здесь, и понимает больше, и больше знает, есть же такой мир…
— Басс! — голос жены доносился, кажется, из-под земли, и, лишь прислушавшись, а потом приглядевшись, Себастьян увидел руку Памелы, махавшую из-за дерева.
— Я сейчас! — крикнул Себастьян, сел за руль, задним ходом доехал до поворота, выехал на шоссе, здесь было довольно оживленное движение, и он подумал, что трудно будет сделать то, что собирался. Господи, пусть будет так, чтобы все получилось!
Еще одна проселочная дорога сворачивала влево, Себастьян проехал четверть мили и обнаружил то, что искал — довольно глубокий кювет: если спустить туда машину, с дороги ее не будет видно, разве что кому-нибудь придет в голову обшаривать окрестности.
Он так и сделал, а потом побежал обратно — нельзя надолго оставлять Памелу с Элен одних, мало ли что, скорее, колет в боку, раньше я был хорошим бегуном, а сейчас ноги, как бревна, ну давай, лишь бы с ними ничего не случилось, вот поворот, вот таксофон…
— Басс!
Себастьян повалился на устланную прошлогодней сухой листвой землю и, тяжело дыша, приходил в себя после бега. Памела склонилась над мужем.
— Что? — спросила она.
— Форестер приедет за нами, — сказал Себастьян, отдышавшись. — Где Элен?
Он и сам ее увидел. Девочка бродила от дерева к дереву, таская за собой за руку свою любимую куклу, и напевала песенку. Себастьян не слышал слов и почему-то решил, что поет Элен по-русски.
— Язаметила, — сказала мужу Памела, — это начинается, когда Элен чего-то пугается. Когда мы ехали… А сейчас ей хорошо .
— А ты сама? — сказал Себастьян. — Ты больше не боишься?
— Элен! — крикнула Памела. — Дорогая, не уходи за деревья, я должна тебя видеть! Конечно, я боюсь, Басс. Господи, давай не будем говорить об этом, давай вообще не будем говорить, я не могу слышать твой голос, я не могу тебя видеть, пожалуйста, не мешай, ты заслоняешь от меня Элен, отойди в сторону…
— Хорошо-хорошо…
У Памелы начиналась истерика, лучше было действительно сейчас ее не трогать, и Себастьян отошел к кустам, чтобы иметь возможность видеть Элен и Пам и одновременно следить за дорогой.
Две машины проехали мимо в противоположных направлениях.
Если Пам права и частота появлений этих… как же все это назвать?.. если частота и длительность зависят от душевного состояния Элен, а душевное состояние, ощущение стресса определяются химическими реакциями в мозгу, если все дело в химии организма, как у Дерка, старого школьного друга, у него падал уровень серотонина, и начинались странные расстройства, он видел то, чего не существовало в реальности, психиатр — это было в девятом еще классе — прописал ему лекарство… как же оно называлось… эффендор, кажется… и все прошло, и, может, Элен тоже нуждается в лекарстве, в каком-то веществе, которого не хватает ее организму, но если так, то и каждый из нас…
— Элен! — крикнула Памела, и отчаяние, звучавшее в ее голосе, заставило Себастьяна похолодеть. Он обернулся.
Из полумрака леса на полянку вышел Годзилла. Маленький Годзилла. Такой, какого описывала Элен, с которым, по ее словам, она любила играть, когда ей не мешали. Не чудище, но и не человек. Две короткие ноги, две длинные руки, вытянутая, похожая на тыкву, голова без ушей — странно, выражение лица, если это действительно было лицом, а не мордой, не вызывало ни страха, ни отвращения: очень милое лицо, ну да, зеленоватого цвета, но совсем не неприятного, и два огромных глаза смотрели приветливо, участливо…
— Господи… — бормотала Памела, прижавшись спиной к стволу сосны.
А если так и останется? — подумал Себастьян, чувствуя, что не способен сделать ни шагу, не может сказать ни слова, и смотреть тоже не получается: изображение в глазах двоилось, будто нарушилось стереоскопическое зрение, и требовались специальные очки, чтобы совместить двух Годзилл, две поляны и двух Памел, каждая из которых медленно сползала по стволу своей сосны.
Годзилла шел к Себастьяну и что-то говорил высоким голосом, и даже какие-то слова можно было, вероятно, понять, потому что это были английские слова, точно английские, только произнесенные со странным акцентом, но все равно каждое слово звучало, будто незнакомое. Годзилла приближался, и Себастьян сделал то, чего сам впоследствии не мог объяснить: повернулся к чудовищу спиной, закрыл глаза ладонями (если бы у него было четыре руки, то закрыл бы еще и уши) и принялся громко считать: один, два, три…