Что там, за дверью?
Шрифт:
Привели сначала Нордхилла, равнодушным взглядом осмотревшего помещение и без приглашения усевшегося на ближайший к двери стул, а затем Эмилию, которая выглядела хотя и не такой испуганной и дрожавшей, как несколько часов назад, но все-таки не пришедшей в себя и ожидавшей от предстоявшего представления любой неожиданности. Если бы не присутствие Нордхилла, девушка, похоже, готова была бежать в свою палату. Доктор осторожно взял Эмилию под локоть и усадил на стул напротив Нордхилла, сам же сел рядом с ним, и нам с Каррингтоном ничего не осталось, как занять
— Дорогая Эмилия, — сказал Берринсон, положив свою руку на ладонь девушки, — будь спокойна, смотри и слушай. Альберт, конечно, рассказывал тебе о своей способности, и в том, что сейчас, возможно, произойдет, для тебя не должно быть неожиданности.
— Да, доктор, — произнесла Эмилия голосом скорее обреченным, нежели испуганным. Она была готова ко всему и согласна на все, если рядом — или напротив — находился человек, к которому (это, полагаю, было очевидно не только мне, но в первую очередь доктору) была неравнодушна.
— Альберт, — сказал доктор, обращаясь к пациенту, — утренние события навели наших гостей, сэра Артура и мистера Каррингтона, на мысль обратиться к вашим необычным способностям, чтобы попытаться пролить на происшествие хоть какой-нибудь свет. Сэр Артур, — повернулся ко мне Берринсон, — вы, в отличие от меня, специалист в этой области, вам и карты в руки.
На мой взгляд, это была довольно неуклюжая попытка снять с себя ответственность, замаскированная комплиментом.
— Мистер Нордхилл, — сказал я, — попробуйте представить себе…
Я не закончил фразу, потому что в полумраке комнаты раздался низкий тяжелый голос, перебивший меня словами:
— Эмма! Эмма Танцер! Эмма Джоан Сьюзен Танцер! Зову тебя!
Говорил, несомненно, Нордхилл, но, похоже, решительно не отдавал себе в том отчета. Губы его раскрывались, произнося слова, ладони неподвижно лежали на столе, и я видел, как пальцы юноши совершали странные быстрые движения, будто пытались играть на невидимом рояле. Взгляд же был устремлен в пространство выше моей головы, и мне невыносимо захотелось обернуться и посмотреть — что же он там увидел, хотя я и понимал, что увидеть Нордхилл ничего не мог, и смотрел он не в пространство, а внутрь собственной души, открывшейся в этот момент чему-то таинственному, непостижимому и столь же реальному, как реален был запах, источаемый свечами.
— Эмма! — продолжал взывать потусторонний голос. — Эмма, приди и ответь!
До меня только в этот момент дошло, что звал голос не Эмилию, сидевшую с закрытыми глазами и сцепленными кулачками, а Эмму Танцер, убитую четыре года назад, девушку, о деле которой мне вчера рассказывал Каррингтон. Бывший полицейский, похоже, был изумлен не меньше моего, глаза его блестели в свете свечей, он наклонился вперед в попытке разглядеть в лице сидевшего рядом с ним Нордхилла что-нибудь такое, что дало бы основания не для мистической, а вполне физической интерпретации происходившего.
Доктор выглядел невозмутимым, но внимательно
— Это ты, тетушка Мэри? — спросила девушка. — Это ты, я узнала твой голос.
— Эмма! — продолжал взывать голос с того света, видимо, умершая тетя не слышала ответа племянницы. Возможно, в этом виноват был Нордхилл, недостаточно хороший медиум, как я начал предполагать. Но почему обращалась тетушка не к племяннице, а к погибшей девушке? И — самое странное: почему дух явился прежде, чем его вызвали? Такого в моей практике — а я побывал на множестве спиритических сеансов с самыми выдающимися медиумами — еще не случалось.
— Тетушка, — спокойно сказала Эмилия, — если ты не слышишь меня, то мне и отвечать тебе не обязательно, верно?
Нордхилл на несколько секунд прервал свои завывания, лицо его прояснилось, взгляд сместился и направлен был теперь в сторону Эмилии, хотя я и не был уверен в том, что молодой человек видел то — или ту, — что находилось перед его устремленным в иное пространство взором.
— Злая девчонка, — произнес он, склонив голову к левому плечу, будто воспроизводя не свой, а навязанный ему жест. В голосе появились иные интонации: завывание исчезло, слова «злая девчонка» произнесены были мягким, даже ласковым голосом, мужским, конечно, но чувствовалось, что голосом Нордхилла говорит женщина — я не смог бы дать этому ощущению логическое объяснение, но готов был поклясться, что к Эмилии действительно обращалась ее умершая тетушка.
— Злая девчонка, — с каким-то нежным придыханием повторил Нордхилл, — ты пришла, я была уверена, что ты меня услышишь… Скажи, ты не очень страдаешь? Там, где ты сейчас находишься, не должно быть страданий, ведь ты наверняка в раю?
— Этот дом в каком-то смысле действительно можно назвать раем, — произнесла Эмилия, улыбнувшись и бросив взгляд на доктора Берринсона.
— Тебя не обижают?
— Нет, тетушка.
Обмен репликами становился все более быстрым, теперь Эмилия и Нордхилл смотрели прямо друг другу в глаза — кажется, оба даже не мигали, хотя сам я находился в таком возбужденном состоянии, что вряд ли мог утверждать это с достаточной точностью.
— Скажи… Когда тебя убили, ты очень страдала? Мне важно это знать, ты понимаешь, эта мысль не дает мне покоя…
— Нет, тетушка, я не страдала. Все произошло так быстро…
— Ты видишься с Джейн? Ты видишься со своей матерью?
— Нет, тетушка, мамы нет здесь…
— О, какая жалость, но отец наверняка с тобой, не так ли?
— Папа тоже не в этом мире, тетушка…
— Значит, у вас не один мир? И ваши души могут обретаться в разных пространствах, не имея контактов друг с другом?