Что там, за дверью?
Шрифт:
— Вы хотите сказать, — недоверчиво обернулся ко мне Каррингтон, — что можете объяснить все многочисленные странности? Включая ту, что не дает мне покоя с того самого момента…
— О какой странности вы говорите, дорогой Каррингтон?
— Послушайте, сэр Артур, мы все как будто об этом забыли! Описание преступника, которое дала девушка!
— Я не забыл, рад, что и вы не забыли тоже. Вы полагаете, эти сведения можно использовать?
Каррингтон долго молчал и заговорил вновь, когда поезд медленно въезжал под крышу вокзала.
— Я попробую, — сказал он неожиданно, и я не сразу понял, что Каррингтон отвечает на мой вопрос, заданный минут двадцать
— Хорошо, — согласился я. — Но наш дальнейший разговор зависит от того, какое из трех предположений вы примете за основу.
— Трех предположений? — нахмурился Каррингтон и встал, надевая шляпу.
— Кто такой Нордхилл: психопат, шарлатан или талантливый медиум, — напомнил я.
— Я должен подумать, — покачал головой Каррингтон, — и освежить в памяти кое-какие детали дела об исчезновении Эммы Танцер. Пожалуй, я поеду в Ярд, сегодня дежурит мой старый приятель, комиссар Бредшоу, возможно, мне удастся попасть в архив…
— А я поеду домой, хотя был бы не прочь сопровождать вас, — вздохнул я. — Но ведь меня, скорее всего, просто не пустят в Ярд, несмотря даже на ваше поручительство…
— Боюсь, что да, — кивнул Каррингтон. — Я не уверен, что мне самому удастся… Но надо попробовать.
— Встретимся завтра в десять на вокзале «Виктория», — предложил я.
За ужином Джин пыталась выведать у меня, куда я ездил и почему вернулся в мрачном расположении духа. Мое расположение скорее можно было назвать задумчивым, Джин прекрасно ощущала разницу, но сегодня жена сама была не в лучшем настроении (у Адриана была растянута лодыжка, но остаться дома и прикладывать компрессы он отказался и, презрев настоятельные просьбы матери, отправился на ранее назначенное свидание) и раздражение свое обратила, естественно, в мою сторону.
Мы слишком хорошо, впрочем, знали друг друга, чтобы обращать внимание на не слишком приятные стороны наших характеров. Посоветовав Джин почитать перед сном новый перевод Гастона Леру (почему-то так называемые французские детективы чрезвычайно успокаивают нервную систему — наверно, своей назидательностью), я уединился в кабинете и до полуночи перебирал свою коллекцию газетных вырезок. Найти нужное оказалось не так уж трудно.
«Обсервер», 27 мая 1922 года: «Девушка по имени Эмма Танцер исчезла. Скотланд-Ярд не в состоянии раскрыть странное преступление. Старший инспектор Джон Каррингтон: „Скорее всего, это убийство“.»
Такими были заголовки, сама же статья не содержала ничего такого, о чем мне уже не было известно со слов бывшего полицейского. Не было новых сведений и в других газетах той недели: краткость заметок показывала, что исчезновение девушки не слишком заинтересовало журналистов.
Суд над Нордхиллом состоялся три с половиной года спустя. Судя по заметке в «Таймс», спиритические сеансы он устраивал на протяжении более чем трех лет и, по словам журналистов, успел за это время заморочить головы не одной сотне клиентов, ничего не понимавших в спиритуализме и знавших только, что с помощью медиума можно поговорить с кем-нибудь из почивших родственников. Похоже, что Нордхилл специально отбирал в клиенты людей не очень образованных, слышавших краем уха о связи земного и небесного миров — в Лондоне он не провел ни одного сеанса, все больше по окрестностям, ездил и на юг, в Саутгемптон и Портсмут, несколько раз — на север, но до Ливерпуля не доехал, устраивал сеансы в пригородах Бирмингема. Свидетели — на суд вызвали пятьдесят три человека, явилось чуть больше
«Касались ли вопросы, задаваемые Нордхиллом, семейных тайн, состояния банковских счетов или другой конфиденциальной информации?» — спрашивал судья Иствуд.
«Да, касались», — чаще всего отвечали свидетели и потерпевшие. Действительно, духи, якобы вызванные аферистом (иначе журналисты Нордхилла не называли), слишком часто интересовались тем, чем души покойных родственников, вообще говоря, интересоваться не должны были: прошлыми связями свидетелей, интимными подробностями их отношений с родственниками, уже подписанными или еще только готовившимися завещаниями. Все это наводило на мысль о грандиозной афере, задуманной Нордхиллом, но так ни разу не осуществленной — то ли по причине отсутствия у него соответствующих талантов, то ли потому, что он в действительности был человеком со сдвинутой психикой и, реально ощущая в себе некие медиумические способности, ни разу не сумел осуществить связь с высшими мирами, но и поражения своего признавать не хотел, а потому, не отвечая на вопросы (как он мог на них ответить, если вызванные им духи никогда не являлись?), задавал свои — только чтобы произвести впечатление на участников сеанса.
Психиатры признали Нордхилла не отвечающим за свои поступки, а судья решил, что, выпущенный на свободу, психически больной человек окажется опасен для окружающих. Изоляция подсудимого в психиатрической больнице показалась судье в сложившейся ситуации наилучшим решением.
В газетах, конечно, не было ни слова о том, почему судья избрал именно лечебницу доктора Берринсона. Не нашел я также ни одной заметки о дальнейшей судьбе Баскетта, освобожденного в зале суда и исчезнувшего из поля зрения газетчиков.
Внимательно перечитав отобранные вырезки, еще раз тщательно проанализировав сведения и сопоставив прочитанное с тем, что видел собственными глазами, я, разумеется, только утвердился в уже пришедшем мне в голову решении.
Мысли мои начали путаться, трубка падала из рук, и мне дважды пришлось собирать пепел с ковра — Джин очень не любила, когда я пачкал пеплом ее любимые персидские ковры, происходило это, по ее мнению, слишком часто для человека, утверждающего, что выкуривает в день всего две трубки.
Кое-как приведя в порядок ворсинки, я отправился спать, встретив в коридоре Найджела, проверявшего, все ли двери заперты на ночь и все ли окна закрыты.
— С вами все в порядке, сэр Артур? — спросил дворецкий. — Вы сегодня много путешествовали. Позвольте, я провожу вас в спальню и принесу горячего отвара.
— Спасибо, Найджел, — сказал я. — Ничего не нужно. Утром я буду завтракать в семь.
— Хорошо, сэр, — наклонил голову дворецкий и прошествовал дальше, а я какое-то время стоял и смотрел ему вслед: что-то в его словах показалось мне важным для моих раздумий, но я так и не понял, что именно, да, скорее всего, ничего мудрого Найджел и не сказал, просто я в любой фразе искал сегодня намек на решение проблемы, о которой размышлял весь вечер.