Что-то остается

Кузнецова Ярослава Анатольевна

Потом диагональ переломилась, превратилась в треугольник, а треугольник тяжело и неловко лег на узкую спину Мотылька. Все. Представление окончено.

Мотылек замер, нахмурив брови, прислушался. Потом вдруг двинулся быстрым шагом через двор, волоча за собой метлу. Навстречу ему из-за деревьев уже выходил Сыч с козой на веревочке. Сыч был мрачен. Сыч вообще-то всегда выглядит мрачно и нелюдимо, но сегодня он чуть ли не дымился от ярости. Тем невиннее смотрелась рядом с ним грациозная беленькая коза с точеной мордочкой и аккуратными копытцами. Впечатление портили

только шальные драконьи глаза.

Сыч что-то буркнул подбежавшему Мотыльку, вручил ему веревочку. Откуда-то появились собаки и принялись наворачивать круги. Я встала, поздоровалась.

— Доброго утречка, барышня, — неодобрительно отозвался Сыч, — Заждались мы тебя, сталбыть. Благодарствуем, что объявилась.

— Она принесла еды для Звездочки, — встал на мою защиту Мотылек.

Он поглаживал козу, ероша шерсть, почесывая между рогами. Беляночка игриво его толкала.

— Я накормлю ее.

— Только, пожалуйста, не в доме.

Мотылек вынес из сеней рогожу и мешочек с кормом и удалился вместе с козой за угол.

— Не сердись на меня, Сыч. Я сегодня ее заберу.

Он хмыкнул в усы. Я сказала:

— Прежде, чем давать кров такому существу, как стангрев, ты мог бы и подумать, как собираешься его обеспечивать. Впрочем, я получила согласие от начальства водить козу взад-вперед.

— Аблис, — сказал Сыч.

— Что?

— Такому существу, как аблис, — он почесал в густой своей гриве и добавил: — Передай матери Этарде мою благодарность. Я сегодня же начну делать пристройку, где коза сможет оставаться на ночь.

— Повторяю, я согласна каждый день приводить ее, а потом уводить обратно. Не будем делать из этого проблему.

Он внимательно посмотрел на меня и неожиданно улыбнулся.

— Хорошо.

А я впервые рассмотрела глаза его под чащобой бровей — не тускло-темные, как казалось мне прежде, а вишнево-карие, с двумя вспышками золота, лучами расходящегося вокруг зрачков. Яркие, яростные, молодые глаза. Бог ты мой, сколько же ему лет? Сбрить бы эти дурацкие заросли, камуфляж этот, взглянуть бы, что за птица прячется в можжевельнике и чертополохе?

— …?

— А?

— Тетеря.

— Я тетеря?!

— Ты тоже тетеря. Я говорю, пора сходить силки проверить. Может, куропатка попалась. Или — тетеря. Я-то, понимаешь, кровушку уважаю тока в колбаске — с чесночком там, с перчиком. Об собственном желудке подумать надо, говорю. Да и хозяюшку с Уном подкормить.

— Ты уходишь?

— К концу третьей вернусь. Не беспокойся. Оставлю с вами Редду. Запретесь, опять же.

— Да нет, Сыч, ты не так понял. Нам с Мотыльком бояться нечего. Кайд сюда больше не сунется, а кому кроме Кайда есть дело до Долгощелья? Врагам только твоим таинственным… ох, прости, друг, черт за язык дернул.

Сыч смерил меня мрачным взглядом и пробормотал:

— Надеюсь, что так.

После чего отправился в сени за лыжами.

Надо же было ляпнуть! Таким манером ты только все испортишь, подруга. Сдерживайся, а? Любопытство до добра не доведет.

Я завернула за угол, поглядеть на Мотылька с козой.

Ну,

идиллия. Пикник на свежем воздухе. Мотылек пристроился на чурбачке и с умилением наблюдал, как Белянка подъедает с рогожи рассыпанный корм. Кстати, лицезрение жующей козы явно доставляло ему удовольствие. Видимо, это зрелище у стангревов считается нормальным и естественным, что никак не скажешь о питающихся трупоедах.

Мотылек поднял лохматую голову и одарил меня клыкастой улыбкой.

— Она сыта.

— Чудесно. А ты? Сейчас кончается вторая четверть. Надо поспешить, чтобы к началу четвертой она успела проснуться. Я должна буду забрать ее в Бессмараг.

— Да. Ты права, — кивнул стангрев. — Иди сюда, Белая Звездочка. Иди ко мне, моя красавица…

И коза вскинула рога и шагнула к нему, коротко мемекнув. Мотылек соскользнул со своего чурбачка коленями в снег. Он обхватил ее за шею, смеясь и отворачиваясь, а коза по-собачьи тыкалась в него носом. Я отступила, продолжая таращиться на игривую парочку. Интересно, как это можно укусить такое веселое, ласковое создание, которое так доверчиво к тебе льнет?

Оказалось — еще как можно. Я даже не поняла сначала, что произошло. Только что Беляночка, возбужденно мемекая, пыталась опрокинуть своего приятеля, а он теребил ее, смеясь и зарываясь лицом в пахучий мех, а вот теперь стангрев осторожно опускал обмякшее тело на рогожу, не прерывая неожиданно затянувшегося поцелуя.

Он склонился низко-низко, так, что я видела лишь косой неровный крест его крыл, да ворох рассыпанных волос, иссиня-черных на фоне белой, чуть тронутой сливочной желтизной козьей шерсти. Он замер в позе плакальщицы, и остался неподвижен на долгие, долгие мгновения.

Вопреки ожиданиям я не ощущала ни отвращения, ни страха, ни каких-либо других негативных эмоций. Любопытство — да и то не слишком жгучее. Некоторое недоумение: неужели стангревские трапезы так и проходят в молчании, на четвереньках, в нелепой скорбной позе? Некоторое смущение: Мотылек не предложил мне удалиться, видимо не подозревая, что его способ принятия пищи для людей по меньшей мере необычен. Некоторое удивление по поводу моей собственной вялой реакции. И все.

Потом меня окликнули сзади. Сыч кое-как починил лыжи и собирался в лес проверять силки. Он взял с собой Уна. Я посмотрела, как они уходят, обернулась к Мотыльку и вздрогнула — тот стоял рядом и тоже смотрел охотнику вслед. Потом стангрев взглянул на меня и вытер губы ладонью.

— Приятного аппетита.

— Что?

— Пойдем в дом.

— А Белая Звездочка? Я возьму ее с собой.

— И уложишь на постель? Как на это посмотрит Сыч?

— Зачем на постель? — всерьез озадачился Мотылек, — Не надо на постель. Коза живет отдельно, аблис… э-э… трупоед — отдельно, — он пошевелил бровями и поправился: — Человек, не трупоед.

Поднял козу на руки и понес ее в дом, словно невесту. Я подобрала рогожу и полупустой мешок.

Белянку устроили в сенях, возле торца печи. Четверть она проспит спокойно, так что новый разгром Сычову хозяйству пока не грозит.