Что-то остается

Кузнецова Ярослава Анатольевна

Тропинка сделала последний поворот, и мы вышли к Сычовой избе. Навстречу уже несся развеселый Ун. Редда поздоровалась издали.

Мотылек дожидался нас в дверях. Выглядел он взволнованно.

— Здравствуйте, — нам с Леттой, — Здравствуйте, — на лиранате, Ильдир и козе.

— Ну, что? — спросила Летта, — Ты настаиваешь на полете именно сегодня?

— Да, — Мотылек облизал зашитую губу.

Из комнаты выдвинулся Сыч.

— День добрый, барышни. Ну-коть, осмотрите торопыгу нашего. Он у меня вчерась тягал без малого фунтов восемьдесят.

Мотылек

вышел на дорожку. Девушки развернули крыло и принялись дотошно его обследовать. Крыло разделяло их, как забор. Девчонки смешно приседали, возили носами по крылу, каждая со своей стороны, будто две соседки пытались подглядеть друг за другом в щелочки.

— Крыло в идеальном состоянии, — заключила Леттиса, — Вынуждена согласиться, что откладывать дальше бессмысленно.

Мотылек весь подобрался при этих словах. Глаза у него были отчаянные, испуганные, по скуле ползла капелька пота. Сейчас или никогда.

— Может, он поест сперва? — спросила Ильдир, — Переведите ему.

Сыч перевел.

Мотылек помотал головой. Потом. Все потом.

Я хотела сказать — будь осторожен, береги себя, постарайся не упасть… Ничего я не сказала. Никто ничего не сказал.

Мотылек молча поглядел на каждого из нас, и мы молча расступились, освобождая дорогу.

Он пошел вперед, потом побежал. Звучный хлопок — и вибрирующее полотнище пересекло опушку от края и до края. Воздух пронизал томительный, на грани слышимости звон. Плавно, без толчка Мотылек взмыл прямо на стену елок и сосен, пошел вертикально вверх — и вот уже косой широкий треугольник выводит роскошную дугу по облакам, клубящимся над Алхари.

Потом он снизился, и стало видно вытянутое в струну тело, пятно лица и волосы, бьющиеся, как флаг. Он махнул рукой и что-то крикнул — ветер отнес его голос в долину и разбил там на несколько гортанных «ра-ра-ра». Я завопила в ответ, что-то вроде «давай-давай!»

«Вай-вай-вай!» — потешался ветер. Справа что-то проорал Сыч, залаяли собаки. Мотылек завернул на второй круг.

Пейзаж неожиданно задернула подвижная сетка дождя пополам со снегом. Мотылек наискось рассек снежную ленту — она оборвалась и сейчас же срослась, как живая.

— Спускайся-а-а!

Нас хлестнуло мокрой ледяной кашей. Шквал унесло в долину. Воздух на несколько мгновений очистился. Черный парус летел уже низко, у самой земли, по диагонали приближаясь к нам. Я, путаясь в юбках, бросилась наперерез.

Ноги Мотылька вспахали снег, он пробежал несколько шагов, гася крыльями скорость, и рухнул — на колени, потом на руки. Меня ударило воздушной волной.

— Эй, ты как? Цел? В порядке? Мотылек, Мотылечек! — я грохнулась рядом, схватила его за плечи.

— Да, да, да, — повторял он, задыхаясь.

Снежный заряд обрушился из-за спины, залепив Мотыльку все лицо. Он засмеялся.

Подбежали остальные.

— Парень! Козявка, эй!

Девушки попадали на четвереньки, ощупывая распластанные крылья. Мотылек смеялся,

закинув голову. Из залепленных снегом глазниц текло.

— Поднимайся… Ну, поднимайся.

— Да… Да, сейчас…

Крылья поползли, собираясь в огромный намокший ворох. Иль и Летта заботливо поправляли складки. Сыч нагнулся и вздернул парня на ноги. Мотылек, все еще бессильно смеясь, уткнулся лицом в охотникову бороду. Я осторожно разжала стиснувшие мой локоть пальцы. Рука была мокрая и невероятно горячая. Она сейчас же схватилась за мою ладонь.

— Ну-ну, расклеился, козява, — гудел Сыч, гладя до отказа пропитанные водой Мотыльковы волосы.

Из-под его пятерни выжимались и текли вниз струйки воды. Из-за плеч Мотылька, как два маленьких серпа, торчали когти на сгибах крыл.

— Слава Тебе, Господи, — бормотала Ильдир, — Единый, Милосердный, Создатель Мира, Радетель жизни…

У меня шумело в голове от всех этих переживаний. Под Твоей рукой ходим, Господи. Вернусь в Бессмараг, поставлю по свечке Альберену и Маранте, ибо благословение их было с нами сегодня.

Мы потихоньку двигались к дому, обмениваясь бессмысленными восклицаниями и улыбками, словно толпа осененных Благодатью.

Нас встретила недоумевающая коза: мол, бросили, разбежались, никакого почтения к ее козьей милости. Мотылек от переизбытка чувств (а может, от голода), кинулся ей на шею. Мы оставили эту парочку лобызаться во дворе, а сами прошли внутрь.

Иль занялась печкой. Сыч развесил наши плащи по стенам, сушиться, а меня заодно заставил снять промокшие сапоги. Мне были выданы меховые ингские чуньки, те самые, в которых еще недавно разгуливал Мотылек.

На столе появилась знакомая бутыль с прозрачной жидкостью, горшочек с медом, кружки.

— Ха, — обрадовалась я, — А мы тоже не с пустыми руками. Альсатра, вот.

Из сумки была извлечена оплетенная лозой фляга — еще с вечера я воспользовалась разрешением Этарды и навестила кладовые.

Вернулся Мотылек.

— Белая Звездочка сегодня в последний раз поделилась со мной кровью, — заявил он. — Теперь я сам буду… искать свою пищу.

— Ты уверен? — засомневалась Летта.

— Да. Спасибо вам.

— Иди-ка переоденься, парень, — сказал Сыч. — Возьми там сухое, в сундуке. На вот полотенце, голову вытри. С тебя льет, как с утопленника.

Мотылек скрылся в закутке.

— И что он теперь будет делать? Охотиться? — спросила Ильдир, которой перевели Мотыльково заявление, — Опять по чужим хлевам?

Сыч отмахнулся.

— Не, он в долину носа не покажет. Сейчас у него силы есть, да и крыша над головой имеется. В деревню-то он тогда только подался, когда обморозился так, что летал еле-еле. Совсем ослабел, да еще снежный кот его потрепал. Парня мороз в деревню погнал, не голод. А тут, вдоль Алхари, дичи много, мне ль не знать. К тому же в доме завсегда найдется мед, молоко или пара яиц. Так что не беспокойтесь, барышни. Не пропадем.