Что вдруг
Шрифт:
Дымов О. Брадобрей короля // Русское слово (Нью-Йорк). 1917. 15 декабря; других сообщений о читке этой драмы на «Башне» Вяч. Иванова нам не попадалось.
Фойницкий В.Н. А.В. Луначарский и царская цензура // Русская литература. 1975. № 4. С. 146.
Ср.: «Иллюстрация, долженствующая показать, как ошибочно в безмерности власти полагать смысл и наслаждение жизни. <…> И Аристотель хвалил неожиданную развязку, да требовал, однако, чтобы она была подготовлена. А ведь в шести предыдущих картинах ничего общего с последней: г. Луначарский состязуется с Шелли в разработке сюжета “Ченчи”, конечно – весьма безуспешно. В итоге – нелепая конструкция и утомительная растянутость пьесы да убийственные стихи! Из ада вытянули свои ноги. – Таков народ, магнаты. Вы видели? – Себя защитит. Так-то, милый
Горький М. Неизданная переписка. М., 1974. С. 13.
«Он в пьесе отметил, конечно, то, что является для меня самым важным: попытку, с одной стороны, проанализировать, что такое монархическая власть, на каких общественных противоречиях вырастает она, а с другой стороны, показать ее естественное превращение в чудовищное властолюбие, непосредственно переходящее в своеобразное безумие» (Литературное наследство. Т. 80. М., 1971. С. 230).
Луначарский А. Королевский брадобрей. Пьеса. Изд. 2-е. Пг., 1918. С. 109–110.
Возможно, о нем идет речь в следующей записи наркомпросовца: «X. – предатель по натуре. В работе он не участвует, только в заседаниях. Он сладок, когда ему худо, небрежен, когда добьется желанного, и холодно-тих, полумертво-тих, когда в маленькой некрасивой голове его слагаются новые стихотворения. Если бы он сделал еще больше гаденьких дел, чем делает здесь – все равно на него нельзя сердиться. Не оттого, что он – хороший поэт. Он – тонкий, неуверенный и небольшой. Но поэт. И я думаю, наедине с собою он либо спит животным сном, либо томится презрением к себе. И в первом и во втором случае возможность осуждения отпадает» (Лундберг Е. Записки писателя. Л., 1930. С. 167); «Мандельштам служил в Комиссариате у Луначарского <…> а главным образом бегал от своей секретарши» (Мандельштам Н. Вторая книга. М., 1990. С. 328); «Мы оба были сотрудниками отдела «эстетическое воспитание», соприкасались каждодневно по работе, хотя сейчас трудно даже точно определить, в чем именно заключалась тогда наша работа… Но работали мы, что называется, с жаром! Все мы были увлечены общим заданием своего отдела, много говорили, фантазировали и спорили о том, какими методами лучше всего проводить эстетическое воспитание народа, в первую очередь детей и подростков» (Воспоминания С.Г. Вышеславцевой // Санкт-Петербургские Ведомости. 2001. 13 января).
Нерлер П. Осип Мандельштам в Наркомпросе в 1918–1919 годах // Вопросы литературы. 1989. № 9. С. 275–279.
Ашмарин В. [Ахрамович В.Ф.] «Королевский брадобрей» // Известия ВЦИК Советов. 1919. 4 января; исполнитель был загримирован под Ивана Грозного.
Дрейден С. В зрительном зале – Владимир Ильич. Новые страницы. М., 1970. С. 315–316.
Ср.: «…короля Крюэля свободно можно трактовать по-различному, – как величавого деспота, как мономана-выродка, как философски-настроенного резонера, или еще как-нибудь иначе. Талантливый г. Певцов не останавливается в рамках одного образа, сбивается, говоря актерским языком, с одного тона в другой…» (А.А. «Королевский брадобрей» // Правда. 1919. 5 января).
В мае 1933 года Луначарский устроил у себя прощальный званый ужин для писателей, среди которых как будто присутствовал и Пастернак (Чарный М. Направление
Ср. запись слов Ахматовой 15 января 1926 г.: «О Луначарском за границей, который называет среди трех пользующихся наибольшим успехом в Европе советских пьес – свою» (Лукницкий П.Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т.II. 1926–1927. Париж– М., 1997. С. 8); речь идет о наркомовских «Письмах из Берлина» в вечерней «Красной газете» с 10 по 15 января 1926 г. Ср. запись в дневнике Николая Пунина от 11 января 1920 г.: «На “Королевском брадобрее” Луначарского в Народном доме. Чрезвычайно посредственная пьеса. Антракт. Луначарский за кулисами со “свитой”. <…> Увидел меня, протянул левую руку, сказал: «Вот кого я люблю, это умнейший человек из всех, каких я встречал в советской России. Нравится вам? Язык, где вы встречали такой язык после “Маскарада”. Он был пьян и весел» (Пунин Н.Н. Мир светел любовью. Дневники. Письма.// Сост., предисл. и коммент. Л.А. Зыкова. М., 2000. С. 126–127).
Можно понять, что Мандельштамы присутствовали на диспуте Луначарского с главой «живой церкви» А. Введенским (Мандельштам Н. Вторая книга. М., 1990. С. 320); ср. замечание в дневнике Михаила Кузмина про «эту балалайку – Луначарского» (Минувшее. [Вып.] 12. С. 453); первое впечатление Александра Бенуа: «Сама речь показалась мне остроумной, а моментами даже блестящей, по существу же это был набор уже начинавших тогда мне приедаться формул и трюизмов. Говорил Л<уначарский> громко, отчетливо, однако не поднимал голоса до крика… и без малейшей запинки. А ведь еще не так давно (например, в дни моей юности) почиталось, что Россия не обладает ораторами. Теперь же мы, несомненно, вступили в эру самого безудержного словоизвержения…» (Бенуа А.Н. Мой дневник. 1916-1917-1918. М., 2003. С. 197); ср. также Главначпупса в «Бане» Маяковского, легко импровизирующего на историко-культурные темы, и т. д.
Plutarch’s Essays and Miscellanies in five volumes. Vol. 4. Boston and New York, 1909. P. 238.
Трифонов Н., Ефимов В. Надо ли «сечь» Луначарского? // Вопросы литературы. 1991. № 1. С. 238.
Знакомец Мандельштама приводил этот сонет как образчик цинизма, повлиявший на футуристов (Поступальский И. Литературный труд Давида Д. Бурлюка. Нью-Йорк. 1931); ср. обсуждение вопроса о том, что во французской традиции сонет звучит менее цинично, чем на русское ухо: Etiemble R. Nouveax aspects du mythe de Rimbaud. Rimbaud dans le monde slave et communiste. Fasc. II. Le mythe de Rimbaud dans la Russie Tsariste. Centre de documentation universitaire. Paris [1964]. P. 66–67.
Параллель замечена поэтом Иваном Беляевым (Беляев И. Подлинный Есенин. Воронеж, 1927. С. 37). См.: Лекманов О., Свердлов М. Сергей Есенин. Биография. СПб, 2007. С. 346).
Маяковский В. Тамара и Демон // Красная новь. 1925. № 2. С. 133.
Перевод М.П. Кудинова.
О мандельштамовской некрологии
Поэт умер в декабре 1938 года в пересыльном лагере Вторая Речка под Владивостоком. Первое, вероятно, после смерти печатное упоминание его появилось в парижской газете:
Гумилев после выхода в свет «Костра» или «Колчана» говорил, что ему дороже и приятнее всех восторженных отзывов были слова Осипа Мандельштама при встрече:
– Какие хорошие стихи! Мне даже захотелось уехать куда-нибудь…1
В начале февраля 1939 года Эмма Григорьевна Герштейн сообщила в письме к Ахматовой в Ленинград: «Подружка Надюша овдовела». Ю.Н.Тынянов рассказывал В.Каверину, как вскоре после этого Ахматова подошла к нему в сквере перед Казанским собором: «Она ничего не сказала, не поздоровалась, хотя любила Тынянова и была с ним в дружеских отношениях. Но – ни слова. Потом, помолчав, она сказала: «Осип умер». И ушла»2. Литературовед Лидия Андриевская, жена Б.М. Энгельгардта, записала в дневнике 20 марта 1939 года: «Умер Мандельштам. Потеря для поэзии непоправимая. Скольких их не стало – поэтов моего времени и поколения: Блока, Гумилёва, Маяковского, Есенина, Кузмина, а теперь Мандельштама!»3.