Что видно отсюда

Леки Марьяна

— Хорошая была идея, правда? Мне кажется, она подействовала.

Вечером я открыла дверь своей квартиры, прошла с Аляской на кухню и вдавила ее вечерние таблетки в кусок ливерной колбасы. Автоответчик мигал, на дисплее значилось пять новых сообщений. Этот автоответчик, собственно, так и просился в заднюю каморку господина Реддера, к остальным испорченным вещам. Он всегда показывал больше новых сообщений, чем было на самом деле, он отключал звонившего уже через несколько секунд, он уверял, что

соединение установлено, хотя не мог его удержать, он повторял по три раза, что все сообщения закончились. Я нажала на кнопку воспроизведения.

«У вас сорок семь новых сообщений», — насчитал автоответчик, и первое было от моего отца, но связь была очень плохая.

— Очень плохо слышно, — сказал он откуда-то издалека, и чем дальше он находился, тем больше гулких отзвуков было в его голосе, как будто он находился в пустом помещении, которое становилось все больше.

Я поняла далеко не все, разобрала только «еще перезвоню» и «Аляска» — и не знала, то ли он имеет в виду полуостров, то ли собаку, потом автоотвечик отключил моего отца и приступил к следующему сообщению.

— Это Вернер Пальм, — сказал Пальм. Потом сделал паузу, как будто давая автооветчику возможность приветствовать его по имени. — Я только хотел спросить, не приедешь ли ты в выходные. Желаю тебе как всегда, — сказал Пальм, и автоответчик выбросил его из линии.

— Благословения Господнего, — договорила я за него.

— Следующее сообщение, — предупредил автоответчик.

— Благословения Господнего, — договорил сам Пальм.

— Следующее сообщение, — объявил автоответчик.

— Это Реддер, — господин Реддер говорил торопливой скороговоркой, потому что уже хорошо знал мой автоответчик, — это понедельник, восемнадцать часов пятьдесят семь минут. Вы несколько минут назад покинули магазин. Я хотел бы вам сообщить, что вашу просьбу о свободных днях на следующей неделе я в виде исключения, — и автоответчик вышвырнул его, а потом заговорил Фредерик:

— Это я.

— Фредерик, — ахнула я.

— Только не пугайся, Луиза, — сказал Фредерик, — я хотел тебе, — и автоответчик сбросил и его тоже, этот прибор ведь не делал различий, перед этим автоответчиком все были равны, и я испугалась просьбы Фредерика не пугаться и подумала: Фредерик не приедет. Сейчас он скажет, что не приедет.

— Следующее сообщение, — объявил автоответчик.

— Итак, — сказал Фредерик, — я хотел тебе сказать: есть изменение в планах, — и автоответчик опять его сбросил и сказал:

— Ваше соединение установлено, — после чего возвестил следующее сообщение, а я подумала, что Фредерик не приедет, связь не установится, но Фредерик сказал:

— То есть я приеду уже сегодня. Я уже, считай, у тебя.

Потом он замолчал. Автоответчик тоже молчал и не сбрасывал Фредерика. Может, это сообщение даже автоответчика застало врасплох, выбросило из его безучастной, уравнительской колеи, может, автоответчик не знал, что делать

после таких сообщений, поэтому по ошибке делал именно то, что надо, то есть записывал.

Аляска и я вместе уставились на мигающий прибор, мы смотрели на молчание Фредерика, и я пыталась уразуметь, что Фредерик уже считай что здесь.

— Я все жду, когда он меня сбросит, — сказал Фредерик наконец. — Мне очень жаль, что я не смог сказать тебе раньше. Я надеюсь, ты не против. Пока, Луиза.

— Конец сообщений, — скороговоркой произнес автоответчик. — Конец сообщений. Конец сообщений, — и потом сказал в виде исключения четвертый раз, чтобы уж наверняка: — Конец сообщений.

Я набрала номер, который почти все, кого я знаю, набирали в экстренных случаях.

Сельма взяла трубку после третьего звонка. Но ей еще требовалось время, чтобы донести трубку до уха. На другом конце провода ничего не было слышно, кроме продолжительных шорохов, как будто трубка была щупом, который должен был сперва пробежать по всему телу Сельмы, прежде чем доберется до ее уха.

— Алло, — сказала наконец Сельма.

— Фредерик приезжает, — сказала я.

— Да, я знаю, — вздохнула Сельма, — на следующей неделе.

Аляска посмотрела на меня, голос у меня звучал непривычно громко.

— Успокойся, — сказала Сельма. — Это ведь даже хорошо, если подумать.

— Что?

— Что он уже, считай, здесь.

— Что?

— Ты же сама этого непременно хотела.

— Что-то не припомню, чтобы я этого непременно хотела, — сказала я и услышала, как Сельма улыбнулась:

— А вот я хотела.

— Что же мне теперь делать? — спросила я. — Только не говори мне теперь, что я просто должна делать то, что я обычно делаю.

— Но это же не окапи, — сказала Сельма.

— Но ощущается как окапи.

— Ты тут что-то путаешь, — сказала она и добавила: — Я бы на твоем месте быстро приняла душ. Ты звучишь немного вспотевшей.

В дверь позвонили. Аляска поднялась.

— Звонят, — сказала Сельма.

— Это он, — сказала я.

— Вполне возможно, — сказала Сельма. — Тогда сгодится и дезодорант.

В дверь снова позвонили.

— Что же мне теперь делать? — спросила я, и Сельма ответила:

— Открыть, Луиза.

Открыть

После того как в день похорон Мартина я закрыла глаза под кухонным столом Сельмы, уткнувшись в ее блузку, черную, как лента на траурных венках, я их долго потом не открывала.

В какой-то момент Сельма, обняв меня, выбралась из-под стола. Я обеими руками висела на ее шее, и она села со мной на стул. Я спала.

Пришли мои родители, присели перед Сельмой и передо мной на корточки и пытались разбудить меня шепотом. У мамы началась икота. У нее всегда начиналась икота, когда она плакала. Поскольку она отвечала за все похоронные венки в нашей местности, она же делала их и для похорон Мартина.