Что видно отсюда
Шрифт:
— Моши-моши, — ответил живой голос. Это звучало как название детской игры.
— Hello, — сказала я. — I am sorry, I don’t speak Japanese. My name is Luise and I am calling from Germany [6] .
— No problem, — сказал бодрый голос, — hello.
— I would like to speak to Frederik, — сказала я в трубку, в темноту за окном, — to Monk Frederik [7] , — и это прозвучало так, будто я хотела говорить с горой, названной именем Фредерика.
6
Простите,
7
Я бы хотела поговорить с Фредериком… с монахом Фредериком (англ.).
— No problem, — еще раз сказал голос, и мне понравилось, как мало было там у них в Японии проблем.
Очень долго я ничего не слышала, кроме шорохов в каналах связи. Пока обладатель бодрого голоса искал Фредерика, я подыскивала бодрую начальную фразу. Об этом мне надо было позаботиться заранее, надо было выработать вместе с Сельмой и оптиком первоклассную фразу, но теперь было поздно, теперь даже второклассную первую фразу не отыскать в плотной темноте за окном. Привет, Фредерик, думала я, у меня есть к тебе профессиональный вопрос по части буддизма. Привет, Фредерик, ну как прошел твой полет? Привет, Фредерик, кстати, о Гессене, и тут к аппарату подошел другой монах, который не был Фредериком.
— Hello, — сказал он, — how can I help you? [8]
— Hello, — сказала я и что хотела бы поговорить с монахом Фредериком.
Этот монах передал трубку следующему монаху, который все еще не был Фредериком, и так продолжалось до тех пор, пока я не перездоровалась с шестерыми монахами.
— No problem, — сказал и последний из них, и тогда я услышала на заднем плане быстрые шаги и уже знала, что это были шаги Фредерика.
— Да? — сказал он.
Я держала трубку обеими руками.
8
Здравствуйте… как я могу вам помочь? (англ.)
— Алло, — сказала я и потом больше ничего.
— Алло, Луиза, — сказал Фредерик, и поскольку это невозможно было не расслышать, он тотчас заметил, что у меня нет первой фразы.
Он в мгновение ока взял ее на себя, он просто сделал так, будто это не я ему позвонила, а он мне.
— Алло, — сказал он. — Это Фредерик, скажи-ка мне, как там Аляска?
Моя ладонь перестала дрожать.
— Спасибо, — сказала я, — большое спасибо.
— Нет проблем, — сказал Фредерик.
— У Аляски все хорошо, — сказала я. — А у тебя как дела?
— У меня вообще-то всегда хорошо, — сказал Фредерик, — а у тебя?
Я прислонилась лбом к стеклу.
— Ты что-нибудь видишь? — спросила я.
— Да, — сказал Фредерик, — светит солнце. Я смотрю прямо на деревянную хижину напротив. Крыша вся обомшела. А позади хижины горы. Я вижу водопад.
— А я ничего не вижу, — сказала я. — Темно хоть глаз выколи. Который у тебя час?
— Десять часов утра.
— А у нас два часа ночи, — сказала я, и Фредерик засмеялся и сказал:
—
Я села на подоконник. Ступор уселся рядом со мной, он звучал как Марлиз, когда она говорила: «Это я. Ничего не получится. Смирись с этим».
— И чего ты не видишь? — спросил Фредерик.
— Ель за окном гостиной, сказала я. — А рядом с елью уксусник. Коров на лугу напротив. Яблоню и за ней мостик.
Притворенная дверь гостиной приоткрылась, вошла Аляска и свернулась калачиком у меня в ногах. Я спрыгнула с подоконника и потрепала ее по старой свалявшейся шерсти; снова попыталась смотреть наружу, но видела лишь себя, размытую, и закрыла глаза. Если я сейчас не выйду из своего ступора, то уже ничего не будет, думала я, тогда жизнь повернется не в ту сторону.
— Ты еще здесь? — спросил Фредерик.
Вещи не могут исчезать, когда на них не смотришь, говорил оптик, или что-то в этом духе, и я раздумывала, может, они все-таки могут исчезать, когда с ними разговариваешь.
— Да, — сказала я. — Извини. Я была в ступоре. Я очень расплывчатая.
Фредерик откашлялся.
— Тебя зовут Луиза, — сказал он, — и фамилия у тебя наверняка тоже есть. Тебе двадцать два года. Твой лучший друг погиб, потому что прислонился к неплотно закрытой двери местного поезда. Это было двенадцать лет назад. Всякий раз, когда твоей бабушке приснится окапи, кто-нибудь после этого умирает. Твой отец находит, что только вдали кем-то становишься, поэтому он постоянно в разъездах. У твоей матери есть цветочный магазин и отношения с владельцем кафе-мороженого, которого зовут Альберто. Охотничью вышку на поле подпилил оптик, потому что хотел погубить охотника. Этот оптик любит твою бабушку и не говорит ей об этом. А сама ты проходишь обучение на продавщицу книжного магазина.
Я открыла глаза и улыбнулась оконному стеклу.
— Связь очень хорошая, — сказала я.
— Вот именно, — сказал Фредерик. — Только немного шебаршит.
Я взяла телефон и ходила с ним по гостиной, шнур волочился за мной, а ступор отстал.
— A y тебя сегодня уже была медитация ходьбой? — спросила я.
— Нет, — сказал Фредерик, — но была сидячая медитация. Рано утром. Длилась девяносто минут.
Я подумала про оптика, у которого случается выпадание межпозвоночных хрящей от его главным образом сидячего образа жизни.
— А это не больно?
— Бывает, что и очень больно, — сказал Фредерик. — Но это ничего.
— Почему ты стал монахом?
— Мне это показалось правильным, — сказал Фредерик. — А почему ты учишься на продавщицу книжного магазина?
— Потому что так получилось.
— Но это же хорошо, — сказал Фредерик, — если так получается.
— На тебе все то же черное одеяние?
— Почти всегда.
— Оно не царапается?
— Нет, — сказал Фредерик. — Вообще-то нет. Луиза, с тобой хорошо разговаривать, но мне сейчас, к сожалению, пора идти.
— Будешь медитировать дальше?
— Нет, — сказал он. — Полезу сейчас на крышу и соскребу с нее мох.
Я остановилась перед маркированным местом на полу.
Фредерик перехватил у меня первую фразу, но последнюю он у меня не перехватит, мне придется взять ее на себя. Я отодвигала ее на самый последний момент разговора.
— Ну, тогда пока, всего хорошего, Луиза, — сказал Фредерик.
Я занесла ногу над маркированным опасным местом.
— Я хотела бы, чтобы мы снова увиделись, — сказала я.