Чтобы встретиться вновь
Шрифт:
– Не понимаю, как я позволила Абигайль уговорить меня на это, – царственно нахмурившись, произнесла Александра, и Лилибет с облегчением заметила, что ее собственная созревшая грудь не идет ни в какое сравнение с богатством Александры, – наконец-то вырвавшись из заточения благопристойной английской одежды, она смотрелась над низким вырезом платья служанки так роскошно, что с легкостью затмила бюст Лилибет. – Может, хоть у тебя есть носовой платок, чтобы пощадить мою скромность?
– Боюсь, он не настолько большой. Абигайль,
– О, это их Морини откуда-то вытащила. Правда, синьорина?
Лилибет, прищурившись, глянула на экономку, которая раскладывала на подносе фаршированные оливки, пряча в уголках рта улыбку.
– Они очень подходят festa [4] , – сказала синьорина Морини. – Вот оливки, синьора Сомертон. Идите скорее, пока они не остыли.
4
Праздник ( ит.).
Лилибет испустила тяжелый вздох, взяла поднос и пошла вслед за Абигайль и Александрой по коридору в теплый шумный двор. День переходил в глубокие сумерки, уже один за другим зажигались факелы по всему периметру. Она окинула взглядом шумную толпу, высматривая знакомую темно-золотистую голову, и обнаружила ее за одним из длинных столов, склонившуюся в разговоре к юной женщине, по виду пришедшей из деревни. На Роланде не было ни пиджака, ни жилета, лицо закрыто маской с белыми перьями – и широкая улыбка под ней.
Кровь бросилась ей в лицо. Лилибет хотела отвернуться, но он заметил движение и встал из-за стола. Белая рубашка раздувалась от вечернего ветра, дувшего с гор.
Она не видела выражения лица, спрятанного за полумаской, но почувствовала, как жадный взгляд опустился на пышную грудь, видневшуюся над подносом с фаршированными оливками, а затем поднялся вверх, к лицу. Губы его округлились в безмолвном «о!». А вот нечего флиртовать с деревенскими девушками.
Лилибет демонстративно отвернулась в другую сторону и отнесла поднос на ближайший стол. Но Роланд передвигался быстро и в мгновение ока встал между ней и теми, кто сидел за столом.
– Могу я помочь вам, синьорина? – спросил Роланд.
– Не можете.
– Тебе нельзя носить подносы. Тебе вообще ничего нельзя носить.
– Это пустяк. Кроме того, насколько я поняла, считается самым дурным предзнаменованием, если гостей праздника летнего солнцестояния не обслуживают дамы из замка.
Он вскинул брови.
– Кто говорит?
– Разумеется, Морини. А теперь дай мне пройти.
Роланд наклонился, обдав ее теплым винным дыханием.
– Только если ты пообещаешь встретиться со мной позже вечером, – произнес он низким, интимным голосом.
– Я не пообещаю ничего столь неприличного.
– Хмм. Ты уверена? – Он заговорил еще тише: – Заверяю тебя, не пожалеешь.
Лилибет оттолкнула его локтем.
– Напоминая мне о своем умении обращаться с женщинами, вы не повышаете свои шансы, ваша милость.
Он засмеялся.
– Не с женщинами как таковыми, Лилибет. Только с тобой. – Но все же отступил назад, пропустив ее. Она поставила поднос с оливками на третий стол и попыталась утихомирить лихорадочно бьющееся сердце.
В следующий раз Лилибет увидела его пол утомительного часа спустя. На этот раз рядом с Роландом был Филипп, дергавший его за руку. Роланд наклонился, выслушал мальчика, кивнул и посадил себе на плечи с такой естественной непринужденностью, что глаза у нее защипало и каждая жилка в теле переполнилась любовью.
Он не знал, просто не мог себе представить, как сильно трогало ее, когда она видела их вместе, несмотря на чувство вины. Только теперь она поняла, каким отвратительным отцом был Сомертон, всегда резкий и недовольный. И все же он оставался отцом Филиппа, хотя его с такой легкостью оттеснил любовник.
Что она наделала? Неужели это правильно?
А что, если у нее ничего не получится? Что, если Роланд решит не ждать больше и бросит ее?
После того первого взрыва эйфории, когда она отправила свое письмо Беллуотеру и Кноббсу, прошло много времени. Оживленная переписка продолжалась, и к началу мая юристы получили достаточно сведений, чтобы официально известить Сомертона о возбуждении против него бракоразводного процесса по причине жестокости и регулярного нарушения супружеской верности.
Ответа они не получили.
На письма, отправленные к юристам Сомертона, приходили краткие сообщения о получении входящей корреспонденции, датированные десятым, четырнадцатым, девятнадцатым числом сего месяца, но это и все. Это походило на дуэль с призраком.
Лилибет распорядилась продолжать юридические формальности. Может быть, лорд Сомертон все же решил не спорить с ней. Может быть, иск пройдет судебные инстанции гладко, без противодействия, и через несколько месяцев она будет свободна.
А может быть, его молчание предвещает что-нибудь зловещее.
Она увидела, как Филипп, державшийся за волосы Роланда, засмеялся и с радостной уверенностью запрыгал на плечах его милости. Руками, надежными и ловкими, Роланд держал ее сына за ноги, крепко удерживая на месте. Он сдвинул свою маску с перьями на лоб, улыбнулся и сказал что-то мальчику, от чего тот засмеялся еще веселее.
«Прошу Тебя, Господи, – мысленно взмолилась Лилибет, все еще держа пустой поднос, – убереги его. Убереги их обоих. У Сомертона уже есть наследник, который ему так нужен, – пусть это его удовлетворит, пусть он будет милосерден и оставит нас в покое, просто дав вырастить Филиппа».