Чучельник
Шрифт:
– Уже год не пил вина… Всего глоточек, добрые люди!
– Бутылка почти пуста. Один глоток. Сначала брат Йоган! – сказал монах и шумно хлебнул.
Потом я приложился к горлышку… Вино, и правда, было выше всяких похвал, и мне больше никогда не приходилось испытывать подобные ощущения… На дне оставалась самая малость, и как мне не было жаль, я протянул бутылку бродяге.
– Мой пес знает вас. Кто вы?
– Вы что-то путаете. Это мой пес – Брут.
Я пригляделся, но как ни старался, не мог узнать Фридриха: слишком уж он зарос, а виделись мы один раз, и то мельком.
– А как ваше имя, любезнейший?
Он опустил глаза.
– У меня нет имени… Зовите меня Ганс.
– Но насколько мне известно, прежнего хозяина пса звали Фридрих Шульц!
Я внимательно следил за лицом бродяги, и от меня не укрылось, как он вздрогнул.
– Да. Когда-то меня звали так. Но я предпочел бы умереть, чем вспоминать то, что совершил.
– Может быть, расскажете нам, облегчите душу? А святой отец отпустит вам грехи? Я кивнул на монаха, но тот ничего не сказал, лишь строго на меня посмотрел. По всему видно, что он был расстроен тем, что закончилось вино.
Бродяга опустился на скамью (я с сожалением убрал ноги) и начал свой рассказ.
– Я охотник. Мои родители, славу Богу, живы, и для них я пропал без вести. Есть девушка, которую я любил… Для нее я умер. Я умер для всех, но честным человеком, хотя на самом деле… Два года мы с Анхен копили на свадьбу, но денег всегда не хватало. Время шло, и Анхен все больше нервничала – ей хотелось иметь детей, семью… – он помолчал, собираясь с духом, и потом выдал на одном дыхании: – Фрау Шнайдер сказала, что есть способ быстро разбогатеть. Путь не из легких, но цель стоит того. После все забудется, и мы с Анхен будем счастливы… В назначенный день я был сам не свой. Я колебался. И вдруг увидел, как моя Анхен улыбается этому хлыщу… Потом он упал – оказалось, что Анхен перепутала кружки, и принесла ему пиво, которое старуха приготовила для неё, подмешав туда зелье.
Мне эти обстоятельства были знакомы, хотя Фридрих меня не узнал. Должно быть, из-за глаза. Я не счел нужным открываться ему.
Между тем негодяй пытался оправдаться:
– А уж она так над ним порхала, так ухаживала… У меня внутри все закипело – словно бес вселился. Ночью мы с фрау Шнайдер накинули спящей Анхен на голову мешок, и я… – он стукнул по столу так, что тот треснул надвое. – Анхен закричала – пришлось ее оглушить. Когда она очнулась, фрау Шнайдер сказала ей, что в дом проник неизвестный, задержать которого не удалось…
– Значит, Анхен думает, что ее обесчестил барон?
– Не знаю. Бедняжка говорит то, что прикажет фрау Шнайдер. А та, в свою очередь, обещала мне представить ситуацию таким образом, что все будет указывать на барона. И ему ничего не останется, как выложить кругленькую сумму для сохранения своей репутации. Но барону, похоже, плевать на репутацию! – Фридрих опустил голову.
– Но зачем старухе подставлять свою приемную дочь?
Я все еще надеялся, что Шульц лжет. Однако по всему выходило, что он был из тех людей, которые большую часть вины сваливают на подельников, выставляя при этом себя жертвой чужой злой воли.
Поэтому, не задумываясь, он ответил:
– Старуха ненавидит барона С. Уж не знаю, за что… Люди
– И ей, похоже, удалось! – воскликнул Йоган.
– Старая ведьма с самого начала знала, что он не будет откупаться за то, чего не совершал. Я вынужден скрываться, а барон остался один. Хозяйство его расстроено, и если он не продаст С и не уедет, его ждет голодная и позорная смерть… – Шульц умолк.
– Так барон отказался платить?
– Да! Сказал, что если не уйду – застрелит.
– Но у Анхен ребенок! Сын! Это ваш сын, Фридрих! – В душе моей поднималась волна ярости…
– Я… я не знаю. По срокам выходит… но обычно женщины, потерявшие честь таким образом, становятся всеобщим достоянием: Анхен могла утешиться в объятиях другого…
Моя рука сжалась в кулак и с быстротой молнии сломала Шульцу нос.
– Ты недостоин ее, это правда! И твоему ребенку лучше вовсе не знать отца, чем такого, как ты… Пошел вон, гнида!
Шульц запрокинул голову, пытаясь остановить кровь.
– Зачем вы так? Человек раскаивается, неужто не видно? – упрекнул меня монах, не упустивший ни единого слова в нашем разговоре, но не уловивший суть.
– Нет. Я вижу, что он боится ответственности за свои ошибки, причем страх его намного сильнее любви к несчастной девушке и собственному ребенку. Его родители безутешны, думая, что он стал жертвой барона! Трус! Трус и мерзавец! – Я не испытывал ничего, кроме брезгливости.
Шульц опять полез под стол и достал оттуда ружье. Сначала я надеялся, что он захочет опровергнуть мои слова, но он вытер ладонью кровь, все еще стекавшую по взлохмаченной бороде, накинул ружье на плечо и, сгорбившись, вышел. Брут побрел за ним. Хлопнула дверь. Мы с Йоганом стали располагаться на ночлег.
Я долго не мог уснуть. Передо мной стояло лицо фрау Шнайдер. Я был поражен до глубины души. Стало понятно, почему она так боялась нашей встречи с бароном!
Мы вышли на рассвете и через пару часов были в Т. Здесь наши с Йоганом пути расходились. Я от души поблагодарил монаха и обнял его. Брат Йоган перекрестил меня и засеменил к мосту, чтобы перебраться на другую сторону реки к монастырю, где его ждал горячий обед и всяческое содействие его миссии. Я же отправился на рынок – мне предстояло купить лошадь вместо той, чьи кости остались гнить у замка С.
Спустя год, под Рождество, я получил письмо из прусского городка, написанное крупным корявым почерком, со множеством грамматических ошибок.
Дорогой герр Алекс!
С тех пор, как Вы уехали, многое изменилось. Представляете, вернулся Фридрих, которого все мы считали давно погибшим. Он рассказал мне всю правду – и о вашей с ним встрече в Хексте тоже. Я простила его, ведь им двигало лишь желание ускорить нашу свадьбу. К тому же он отец моего ребенка.