Чудаки и зануды
Шрифт:
Началось все отлично.
Из своего укрытия за кухонной дверью я отчетливо видела, как смутилась Трясогузка, когда мама открыла ей дверь. Она отпрянула назад. Каблуки, словно два нервных ныряльщика, балансировали на верхней ступеньке крыльца. Вишневые губы приоткрылись было, чтобы произнести «здравствуйте», но дух перехватило.
– Драстье! – выдохнула учительница.
– Добро пожаловать, дорогуша! Замечательно, что вы так быстро пришли! – завопила мама, схватила гостью за рукав и повлекла
Когда мама обернулась в мою сторону, я поняла, что так смутило учительницу. На маме были потертый огненно-красный жакет из шелкового плюша, расшитый золотыми драконами и перемазанный краской, ярко-розовое балетное трико и мексиканские войлочные сапоги. Впрочем, для мамы такой наряд был вполне нормальным. Только вот лицо выглядело странновато: все перемазано простоквашей, дрожжами и яичным желтком. Видно, мама испытывала очередной косметический рецепт – она их откапывала в журналах, которые иллюстрировала.
Стриженые волосы цвета воронова крыла дополняли картину: мама выглядела точь-в-точь как победитель конкурса на самую страшную карнавальную маску.
Мама подхватила Трясогузку под руку и провела в гостиную, залитую сиянием хрустальной люстры, поскольку тучи, словно черные занавески, совсем закрыли солнце.
– Это Ингве! представила мама, взмахнув рукой, и пояснила: – В нашем деле он не специалист.
На специалиста Ингве и впрямь не тянул.
Он сидел в дальнем углу комнаты, погрузив ноги в ядовито-зеленое жестяное корыто, где плавали пластмассовые утки, кит, выбрасывающий водяные фонтаны из отверстия на спине, парусная лодка и маленькая заводная пловчиха. Рядом стоял портфель, полный других игрушек. Из воды торчали замерзшие Ингвины колени.
– Очень приятно, – пробормотал Ингве, смущенно улыбаясь, приподнял шляпу, поправил безупречно повязанный галстук и одернул строгий синий пиджак.
– А это мой отец, – продолжала мама представлять домочадцев.
Дедушка сидел в кресле-качалке и улыбался. Он слегка кивнул Трясогузке.
Мама принялась вертеть изумленную, напуганную гостью, словно бело-розовый волчок.
– Замечательно! – ликовала она. – Именно то, что надо. Вы только посмотрите, какое роскошное, пышное тело! – И она восхищенно похлопала бедняжку по животу.
Мама подвела Трясогузку к курительному столику за корытом, который сейчас служил кофейным и был уставлен пирожными, печеньем, кусками торта, марципановыми булочками, бисквитами, ванильными сердечками и венской сдобой.
– Присаживайтесь, – пригласила мама, подвигая гостье стул. – Вот так. Очень хорошо. Локоть на стол, мундштук в зубы. Отлично. Замечательная композиция.
Внутри у меня все переворачивалось. От запаха борща щекотало в носу. Меня так и подмывало броситься на помощь учительнице, которую мама как раз принялась гримировать, и бедняжка вмиг стала похожа
Трясогузка просто не знала куда деваться. Когда мама входит в раж, сопротивляться бесполезно, лучше безропотно покориться стихии.
– Извините, что я сорвала вас так внезапно, – щебетала мама у мольберта. – Очень срочный заказ. Вечная спешка.
Мама орудовала карандашами и красками, как одержимая. На бумаге уже был запечатлен Ингве с игривой улыбкой на губах, а теперь настал черед Трясогузки. Мама изобразила ее в виде слащавого кокетливого ангела в райских кущах из марципана, шоколада и взбитых сливок.
– Вот она – Радость Жизни! Воплощение радости, любви, изобилия, наслаждения, веселья и сумасбродства, – приговаривала она.
Я, кажется, догадалась, что стряслось. Видно, мама ждала кого-то, кто должен был ей позировать, а тут заявилась Трясогузка, и мама приняла ее за натурщицу.
Трясогузка опустила мундштук.
– Это какая-то ошибка, – пролепетала она, собравшись с духом.
– Ошибка! По-твоему, это ошибка, дорогуша? Да кто теперь знает толк в наслаждениях! Люди себя изматывают, и это у них называется радостью. Диеты, души, массажи, бег трусцой, голодание – терпеть не могу все это!
– Я не о том, – начала Трясогузка. – У меня мало опыта в таких делах, я не замужем…
– Я тоже, – перебила ее мама. – Но какое это имеет значение? Радости жизни доступны всем. Верно?
Учительница окончательно сникла. Она рассеянно ковырнула пальцем взбитые сливки и облизала его.
– Я по поводу сына, – с тоской в глазах начала она снова. Понимаете, в последнее время с ним много проблем. В школе. Совсем от рук отбился. Озорничает.
– Очень жаль, – посочувствовала мама. – Надеюсь, ничего серьезного?
Господи, что же делать? На улице глухо и громко зарокотал гром, будто подчеркивая мое настроение. Небо совсем почернело. Казалось, мы сидим в маленьком освещенном кукольном доме, в совершенно темной комнате. Эх, если бы подкрасться к дедушке и незаметно попросить его о помощи! Может, он согласился бы разыграть сумасшедшего, чтобы выпроводить Трясогузку из дома. Но поздно. Да он, кажется, и задремал.
– Не знаю. Пожалуй, нет, – сказала учительница. – Только он хватил через край. Даже не знаю, что с ним делать…
– Ну, в таких делах я не разбираюсь.
– Да кто в них разберется! Просто хотелось поговорить…
– Конечно, – согласилась мама. – Что там этот сорванец натворил? Вы рассказывайте, дорогуша. Я прекрасно умею слушать.
Трясогузка медленно и неуверенно рассказывала о моих проделках, а гроза меж тем приближалась. Мама время от времени вставляла «м-м-м» или «ага» и широким взмахом кисти клала на бумагу очередной мазок. Бело-розово-зеленые Ингве, Трясогузка, игрушки и сласти парили на сером фоне.