Чудеса в решете
Шрифт:
— Ты что же, значить, — сообразилъ Стрекачевъ, — купальщицъ на своей землѣ показываешь?
— Во-во. Ихъ, значитъ, тотъ берегъ, a мой, значитъ, этотъ. Имъ убытку никакого, a мнѣ хлѣбъ.
— Вотъ, каналья, — разсмѣялся Стрекачевъ. — Какъ же ты дошелъ до этого?
— Да вѣдь это, господинъ, кому какіе мозги отъ Бога дадены… Иду я о прошломъ годѣ къ рѣкѣ рыбку поудить — гляжу, что за оказія! Подъ однимъ кустомъ дачникъ бѣлѣется, подъ другимъ кустомъ дачникъ бѣлѣется. И у всякаго бинокль изъ глазъ торчитъ. Сдурѣли они,
— Значитъ, ты спеціально для этого и землю за арендовалъ?
— Спецыяльно. Шестьдесятъ рублей въ лѣто отвалилъ. Ловко? Да биноклей четыре штуки выправилъ, да кустовъ насажалъ, да ямъ нарылъ — прямо удобство во какое. Сидишь эт-то въ прохладѣ, въ ямѣ на скамеечкѣ, слѣва пива бутылка (отъ себя держу: не желаете ли? Четвертакъ всего разговору), слѣва, значить, пива бутылка, справа папиросы… — живи не хочу!
Охотникъ Стрекачевъ постучалъ ружьемъ о свѣсившуюся вѣтку дерева и какъ будто вскользь, спросилъ:
— А хорошо видно?
— Да ужъ ежели съ биноклемъ, прямо вотъ — рукой достанешь! И кто только это бинокли выдумалъ, — памятникъ бы ему!.. Можетъ, полюбопытствуете?
— Ну, ты скажешь тоже, — ухмыльнулся конфузливо охотникъ. — А вдругъ увидятъ оттуда?
— Никакъ это невозможно! Потому такъ ужъ у меня пристроено. Будто кустъ; a за кустомъ яма, a въ ямѣ скамеечка. Чего жъ, господинъ… попробуйте. Всего разговору (онъ приложилъ руку щиткомъ и воззрился острымъ взглядомъ на противоположный берегъ, гдѣ желтѣла купальня)… всего и разговору на рупь шестьдесять?!
— Это еще что за разсчетъ?!
— Разсчеты простые, ваше благородіе: Огрызкинская госпожа теперь купается — дамы замѣчательныя сами извольте взглянуть — рупь, потомъ Дрягина съ дочкой на пятиалтынный разговору, ну и за губернанку Лавровскую дешевле двухъ двугривенныхъ положить никакъ не возможно. Хучь онѣ и губернанки, a благороднымъ ни въ чемъ не уступятъ. Костюмишко такой что, все равно, его бы и не было…
— А ну-ка… ты… тово…
— Вотъ сюда, ваше благородіе, пожалуйте, здѣсь двѣ ступенечки внизъ… Головку тутъ наклоните, чтобъ оттелева не примѣтили. Вотъ-съ такъ. А теперь можете располагаться… Пивка не прикажете ли молодненькаго? Сей минутой бинокль протру, запотѣлъ что-то… Извольте взглянуть.
Смеркалось…
Усталый, проголодавшійся, выползъ Стрекачевъ изъ своего убѣжища и, отыскавъ ружье, спросилъ коряваго мужиченку, сладко дремавшаго на поваленномъ деревѣ:
— Сколько съ меня?
— Шесть рублей двадцать, ваше благородіе, да за пиво полтинничекъ.
— Шесть рублей двадцать?! Это за что же такое столько? Навѣрно, жульничаешь.
— Помилуйте-съ… Огрызкинскую госпожу положимъ рупь, да губернанка въ полтинникѣ у насъ завсегда идетъ, да Дрягины — я ужъ
— Ну, ладно, ладно… Пошелъ высчитывать всякую чепуху!.. Получай!
— Счастливо оставаться! Благодаримъ покорниче!..
И подмигнувъ очень интимно, корявый мужиченка шепнулъ:
— А въ третьемъ и пятомъ номерѣ у меня съ обѣда наши Окромчеловскіе сидятъ. Ужъ и темно совсѣмъ, a ихъ никакъ не выкуришь. Веселые люди, дай имъ Богъ здоровья. Счастливо оставаться!
РѢЗНАЯ РАБОТА
Недавно одинъ петроградскій профессоръ забылъ послѣ операціи въ прямой кишкѣ больного В. трубку (дренажъ) въ полъ-аршина длиной.
Въ операціонной кипитъ работа.
— Зашивайте, — командуетъ профессоръ. — А гдѣ ланцетъ? Только сейчасъ тутъ былъ.
— Не знаю. Нѣтъ ли подъ столомъ?
— Нѣтъ. Послушайте, не остался ли онъ тамъ?..
— Гдѣ?
— Да тамъ же. Гдѣ всегда.
— Ну, гдѣ же?!!
— Да въ полости желудка.
— Здравствуйте! Больного уже зашили, такъ онъ тогда только вспомнилъ. О чемъ вы раньше думали?!
— Придется расшить.
— Только намъ и дѣла, что зашивать да расшивать. Впереди еще шесть операцій. Несите его.
— А ланцетъ-то?
— Богъ съ нимъ, новый купимъ. Онъ недорогой.
— Я не къ тому. Я къ тому, что въ желудкѣ остался.
— Разсосется. Слѣдующаго! Первый разъ оперируетесь, больная?
— Нѣтъ, господинъ профессоръ, я раньше у Дубинина оперировалась.
— Ага!.. Ложитесь. Накладывайте ей маску Считайте! Ну? Держите тутъ, растягивайте. Что за странность! Прощупайте-ка, коллега… Странное затвердѣніе. А ну-ка… Ну, вотъ! Такъ я и думалъ… Пенснэ! Оригиналъ этотъ Дубининъ. Отошлите ему, скажите — нашлось
— А жаль, что не ланцетъ. Мы бы имъ, вмѣсто пропавшаго, воспользовались… Зашивайте!
— А гдѣ марля? Я катушки что-то не вижу. Куда она закатилась?
— Куда, куда! Старая исторія. И что это у васъ за манія — оставлять у больныхъ внутри всякую дрянь.
— Хорошая дрянь! Марля, батенька, денегъ стоитъ.
— Расшивать?
— Ну, изъ-за катушки… стоитъ ли?
— Я къ тому, что марля… въ животѣ…
— Разсосется. Я одинъ разъ губку въ желудокъ зашилъ и то нечего.
— Разсосалась?
— Нѣтъ, но оперированный горчайшимъ пьяницей сдѣлался.
— Да что вы!
— Натурально! Выпивалъ онъ потомъ, представьте, цѣлую бутылку водки — и ничего. Все губка впитывала. Но, какъ только животъ поясомъ потуже стянетъ — такъ сразу, какъ сапожникъ, пьянъ.
— Чудеса!
— Чудеснаго ничего. Научный фактъ. Въ гостяхъ, гдѣ выпивка была безплатная, онъ выпивалъ невѣроятное количество водки и вина и уходилъ домой совершенно трезвый. Потомъ дома уже — потретъ руки, крякнетъ: "Ну-ка, рюмочку выпить, что ли! И даванетъ себя кулакомъ въ животъ. Рюмку изъ губки выдавитъ, закуситъ огурцомъ, походить — опять: "Ну-ка, говорить, давнемъ еще рюмочку!.. Черезъ часъ — лыка не вяжетъ. Такъ пилъ по мѣрѣ надобности… Совсѣмъ какъ верблюдъ въ пустынѣ.